— Я один пойду?
— Нет, вдвоем.
— С кем?
— Очевидно, с нашей радисткой.
— С этой новенькой? — удивился Тарас. — Она не пройдет…
— Ты должен будешь провести ее.
— Далеко?
— Далеко. Дорога будет трудной и опасной. Но если доведешь куда надо — это будет стоить врагу не одного, а, может быть, сотни эшелонов.
— Тогда проведу, — сказал Тарас. — Только немного обучить ее надо. Знаете, Иван Петрович, какие они, девчонки…
— А Ласточка? — засмеялся Учитель.
— Ну, Ласточка… — восхищенно произнес хлопец — Это тоже, я вам скажу, особый талант.
— Может быть, и у Березки талант обнаружится. Увидим… А сейчас выполняй приказ командира — спи.
28. СТРЕЛКА № 5
Шипящий, отдувающийся паром локомотив долго пыжился, пока сдвинул с места длинный тяжелый состав и потянул его со станции.
Прасковья Кулик — высокая, плечистая женщина, в теплом платке, полушубке, валенках стояла у своей стрелки, сумрачно, исподлобья наблюдая, как темные, со снегом на крышах, теплушки медленно серыми тенями проплывают в полосе слабого света ее фонаря. Стрелочница знала: эшелон идет на фронт, и теплушки битком набиты гитлеровскими солдатами. Вид таких эшелонов неизменно вызывал у Прасковьи мрачное, тоскливое настроение. “Значит, есть еще сила у Гитлера, — горестно думала женщина — Без конца шлет и шлет своих солдат”. Совсем иные чувства вызывали у нее идущие в обратную сторону санитарные поезда. Стрелочница жадно пересчитывала вагоны и старалась определить число раненых. Эти уже отвоевались…
Поезд, громыхая на стрелках, начал ускорять свой ход. Вслед за теплушками показалось несколько пассажирских вагонов, находившихся в середине состава. Конечно, в этих вагонах ехали офицеры. “Спят, чтоб вам навеки заснуть проклятым”.
Неожиданно в одном из окон пассажирского вагона замигал свет, озаряя белый четырехугольник заиндевелого стекла со светлым круглым пятнышком посередине. Освещенное окно быстро проплыло перед глазами Прасковьи, и свет погас, но в то же мгновение стрелочница увидела, что в соседнем окне опускается рама. Сама по себе — эта опущенная рама не привлекла бы особого внимания стрелочницы, но в окне появилась неясная фигура, и когда вагон отошел метров на тридцать от стрелки, какая-то тень оторвалась от него и упала вниз, в темноту.
— Что еще за диковинка? — удивилась Прасковья. — Не то шинель выбросили, не то сам человек прыгнул. А зачем ему было прыгать из окна? И окно-то крайнее, у тамбура… Происшествие!
Темные теплушки бежали одна за другой, и казалось, им не будет конца. Но вот мелькнула последняя, с вишнево-красным фонарем позади. Фонарь быстро удалялся и, уменьшившись до маленькой точки, погас, точно искра, улетевшая в морозную мглу.
Ритмичный гул поезда постепенно затихал. Прасковья направилась было к своей будке, но у дверей передумала и, освещая дорогу фонарем, зашагала рядом с рельсами в ту сторону, куда ушел поезд. Вскоре до ее слуха донесся слабый стон, и она увидела темное пятно, медленно движущееся ей навстречу. Несомненно, по снегу с большим трудом полз какой-то человек. Прасковья быстро спрятала фонарь под полу своего полушубка и остановилась в нерешительности. Ее остановил не страх, а другое чувство. Если бы стрелочница точно знала, что перед ней кто-либо из гитлеровцев, она бы, конечно, не стала спешить к нему на помощь. Нет, Прасковья и пальцем не пошевелила бы в таком случае — сломал себе шею, ну и замерзай, черт с тобой. Утром найдут… С нее взятки гладки… Начнут допрашивать, скажет — ничего не видела и не слыхала. Ее дело — стрелки. Эшелон проследовал выходную стрелку благополучно…
Пятно на снегу перестало двигаться. Снова послышался стон, затем бормотание. Вдруг Прасковья ясно услышала несколько немецких слов. Сомнений не было — на снегу лежал гитлеровский офицер или солдат. Не открывая фонаря, Прасковья осторожно попятилась и, не оглядываясь, поспешно зашагала к будке.
В будке топилась маленькая железная печка. Пылающий уголь бросал сквозь щели дверцы на деревянный пол дрожащие розовато-золотистые отсветы. Стрелочница закрыла за собой поплотнее дверь, поставила фонарь на пол и, сдвинув платок на затылок, медленно провела рукой по лицу.
Прасковья была мужественной женщиной, с твердым и решительным характером. Однако сейчас на сердце у нее было как-то неуютно. Не то чтобы она жалела о своем поступке. Нет. Но все-таки там, на снегу, в нескольких шагах от ее будки, замерзал человек.