Без какого-либо особенного труда большой человек подхватил своеобразную ношу, оказавшуюся для него совсем нетяжелой, перегнул ее через перила, а затем сбросил вниз, не позабыв ехидно пожелать спокойного плаванья. Едва закончив заметать за собою следы, оба преступника энергично сели в угнанную ими машину и быстренько поспешили убраться со «стрёмного» моста восвояси.
В тоже самое время Азмира на вызванном ею такси подъезжала к местечку Буньково, где располагался питомник декоративных растений; без труда найдя место, указанное ей подругой, она покинула удобный салон желтой «Волги» и устремилась в одиноко отстоящий в сторонке сарай. Чудовищная картина, представшая ее взору, была просто кошмарной: на полу без движений лежал человек, по-видимому имевший черепно-мозговую травму; ее же подруга, кряхтя и обливаясь слезами, сидела, прислонившись к деревянной стене, а все ее тело было «синим» от выскочивших выразительных кровоподтеков и отвратительных гематом; но лицо, однако, оставалось нетронутым.
– Что случилось? – с ужасом спросила Тагиева, искренне переживая за искалеченную подругу, ближайшую ей в этом суровом, жестоком мире. – Кто с тобой всё это проделал?
– Не спрашивай, – трясясь от страха, прошептала Анжелика измученным голосом, не в силах даже пошевелится от терзавших ее болевых ощущений, – потом расскажу, а сейчас отвези меня отсюда куда-нибудь подальше, только, пожалуйста, не в лечебницу: не хочу лишних расспросов – боюсь, что не выдержу и во всем сознаюсь, а тогда всё… хана, однозначная смерть.
Вторая девушка, подгоняемая страхом и состраданием, выбежала на улицу и позвала себе в помощь водителя; вдвоем они перетаскали обоих пострадавших, изувеченных и измученных, в машину такси и, несмотря на отчаянные протесты Гордеевой, повезли их в первую городскую больницу, оказавшуюся от этого ужасного места ближе, нежели чем все остальные лечебные заведения.
Глава VIII. Неприятные размышления
Лишь только они оказались в приемном отделении, покалеченной девушке тут же ввели обезболивающее лекарство, содержавшее в себе в том числе и сильнодействующее снотворное; затем, пока Гордеева еще не уснула, она подвергалась детальному, очень внимательному, осмотру, в результате чего было установлено, что на этот раз Слон бил аккуратно, не причинив истязуемой подопечной ни одного перелома; но тем не менее – и даже невзирая на непривычную для себя осторожность! – страданий он ей доставил великое множество: на всем ее истерзанном теле не существовало буквально ни одного живого места, где бы не остался отпечаток его безжалостных тумаков, шлепков и затрещин. В дальнейшем, установив, что в общем-то здоровье измученной потерпевшей чрезвычайно серьезной опасности не подвергается, ее сразу же отвезли в палату, а Тагиевой порекомендовали отправиться отдыхать, пояснив, что ее подруга проспит, как минимум, сутки, – девушке ничего другого не осталось, как безропотно подчиниться требованиям медицинского персонала.
В тревожном ожидании и полном неведении прошел весь следующий день и сменившая его ночь; переживая за подругу, «работать» никому не хотелось, и «заказы» не принимались; с сердцем, сжимавшимся от охватившей его жути, каждая ожидала, когда же в итоге Анжелика проснется и просветит всех остальных в суть той ужасной проблемы, что случилась пока только с ней, но, всей видимости, способной коснуться и любую из этой распутной четверки. Но, как принято утверждать, жизнь не стоит на месте – вот так же постепенно прошло и то время, что было отведено пострадавшей на сон, а значит, можно было попытаться выяснить, что же с ней все-таки приключилось. Итак, в отделение, куда Гордееву перевили продолжать лечение, Азмира прибыла не позднее девяти часов следующего утра́, наступившего аккурат через сутки, прошедшие с того момента, когда ее обнаружила; «подмаслив» санитаров деньгами, она, невзирая на общее расписание, смогла «выбить» посещение сразу, и, скажем так, в удобное себе время. Странное дело, но ее, даже вопреки, казалось бы, столь раннему времени, уже немного опередили: в тот момент, когда она появилась, возле измученной девушки уже находились двое оперативных сотрудников, непременно желавших знать, что же именно стало истинной причинной такого ее страшного состояния. Между тем, как бы они не старались, никакие ухищрения полицейских не действовали, и та держалась достаточно стойко: Анжелика отчетливо помнила пожелания Кости-киллера, особенно в той их части, когда он при расставании жестко заметил, что если она вдруг наведет на его след (ну, или хотя бы Слона), то «сделать звонок другу» он ей впоследствии возможности больше не представит, напротив же, сделает так, что после такого чудовищного предательского поступка искать ее будет уже негде, так как тело «продажной шлюхи» будет разбросано по всей огромной Ивановской области; все эти чудовищные угрозы, небезосновательные, небеспочвенные, а главное вполне осуществимые, прочно отложились в растревоженной памяти избитой путаны, поэтому она отчаянно не хотела признаваться как в истинных причинах ее мучений, так и, конечно же, в том факте, кто в итоге к ним оказался причастен. Полицейские «бились» с ней уже более часа, но так ни к какому удовлетворительному консенсусу прийти не смогли: пострадавшая настойчиво старалась их убедить, что виновата сама, а соответственно, обвинение выдвигать никому не собирается, ссылаясь на то объективное условие, что якобы упала с очень высотной постройки; но и оперативники оказались отнюдь не дураки и, принимая во внимание многочисленные травмы разностороннего свойства, настаивали на правдивом ответе (сейчас же они, раздраженные, как раз требовали уточнить: «Сколько именно раз она упала, а главное, зачем – черт возьми! – снова и снова поднималась на эту высотку?») Наконец, Гордеева, измученная и общим болезненным состоянием, и непрекращающимся допросом, разразилась безудержными рыданиями и забилась в истерике, да так настойчиво сильно, что в эту чрезвычайно затянувшуюся беседу вынужден был вмешаться лечащий доктор, убедительно пожелавший, чтобы его пациентку оставили на какое-то время в покое.