Вот так, продвигаясь по скрытой аллее и оставаясь наедине со своими печальными мыслями, прекрасная девушка не знала, что ее Андрей ничуть не меньше переживает из-за своего унизительного поступка, оказавшегося недостойным истинного мужчины; парень прекрасно осознавал, что действовал, как последний предатель, «заполоскав» девушке голову и отстранившись от нее, чуть только узнал о теневой стороне ее повседневной жизни, поддавшись на грозные угрозы папы-полковника. «Ведь не она же первая ко мне подошла, – терзали его изнутри совестливые мучения, – я сам долгое время добивался от нее хоть какого-нибудь небольшого внимания, а когда у меня все почти получилось, я, «последний мерзавец», струсил и, как улитка, спрятался в раковину; между прочим, такое непристойное поведение недостойно будущего офицера полиции, ведь если я начинаю жить с предательства и обмана, то что из меня в итоге выйдет в дальнейшем?» Это те мысли, касавшиеся чувства стыда, но были еще и душевные муки, которые также не оставляли этого юного еще человека. «А кроме того, – продолжал он свои размышления, – я люблю ее безгранично, в связи с чем вполне отчетливо понимаю, что жить без нее в дальнейшем я попросту не смогу… даже и не представляю, сможет ли после таких – и позора и низости – она когда-нибудь даровать мне прощение?» Все эти грустные размышления не давали молодому курсанту покоя, в результате чего он с трудом сдал экзамены, заработав лишь самые низкие баллы. Вместе с тем, в силу своей нерешительности, он никак не мог набраться мужества и первым подойти к желанной им девушке, чтобы просто взять да и от всей души перед ней повиниться; причина же его неуверенности была проста: он ни на секунду не смел надеяться, что такого незамысловатого, но вполне героического поступка с его стороны оказалось бы более чем достаточно, чтобы заслужить себе полное искупление.
В итоге, как уже сказано, размышляя в одно и тоже время об одном и том же, оба влюбленных друг в друга человека даже и не подозревали, что думают сейчас одинаково. Однако не одной только отвергнутой любовью были заняты в этот миг помыслы прекраснейшей девушки, ведь, если, скажем, брать во внимание четко спланированную и распределенную по годам жизнь молодого курсанта-оперативника, то, в отличии от него, ее будущее, после того как она невольно ступила на опаснейший путь проституции, являлось ей в крайней степени неопределенным и представлялось очень изогнутой «линией»; в результате мозг развратной деви́цы, не зацикливаясь на одной только печали, был еще и окутан страхом перед невозможностью вырваться из той жуткой, поганой и «распущенной грязи», в которой, так или иначе, она утопала все больше и больше.
Так она и шла, медленно перебирая красивыми ножками, одетыми в черные джинсы, плотно облегающими ее бедра и икры; сверху красовалась ее излюбленная рубашка, разукрашенная в крупную клеточку, а обувь в этот раз являла из себя удобные кроссовки ярко-синего цвета. Внезапно! Красавица обратила внимание, что состояние ее несколько изменилось, где, кроме огромной усталости и большого разочарования в своей неудавшейся жизни, не вызывающей зависти, Тагиева стала ощущать какую-то неприятную дрожь во всем своем теле, а по спине побежали многочисленные, леденящие кожу мурашки; сердце стало биться настолько быстро, часто и сильно, что, даже сквозь выпирающий бюст, его тревожный стук выделялся мощной, неугомонной пульсацией; а еще и голову словно сковало каким-то невидимым ободком – так натянулась объятая страхом кожа.
Азмира невольно остановилась, оказавшись не в силах найти нормального объяснения этому необычному, ни с чем не сравнимому, страху – да что там?! – попросту какому-то суеверному ужасу; она замерла, прислушиваясь к окружающей обстановке, но ничто не выдавало посторонних присутствий: птицы спокойно пели, листва шелестела под небольшим ветерком, с расположенной неподалеку дороги слышался шум проезжающих мимо машин. Перепуганная красотка попыталась «скинуть» с себя захватившее ее оцепенение – с этой целью она стала делать глубокие вдохи, скрестив перед собой руки и выпрямляя их ладонью вперед, пробуя столь нехитрым упражнением восстановить учащенное сердцебиение; но оно было словно чужое и никак не хотело слушаться рациональных команд, поступавших к нему, что не говори, но из чересчур перевозбужденного мозга.