Кратер пребывал, в основном, на триерах, Арридей, подобно сторожевому псу, следил за палаткой своего повелителя, всячески тому угождая. Казалось, что Кратер перестал испытывать ко мне интерес, успокоившись в своих желаниях.
Наконец, город был взят в тиски кораблями с гипаспистами [4], с обеих сторон, где располагались гавани, а машины методично принялись пробивать бреши в стенах, куда сразу же устремлялись фалангиты стратега Кена [5]. Узкие улицы были заполнены телами убитых защитников, длинные караваны уцелевших жителей, проданных в рабство, потянулись на север. Часть обращенных в рабство победители погрузили на корабли. Царь Александр организовал богатые пиры и шествия, принес огромные жертвы в храме Геракла, куда его сначала не пустили тирийцы. Вслед за Тиром такому же жестокому обращению подверглась отказавшаяся покориться Газа. Победное продвижение царя Александра продолжилось.
***
[1] эфебы — юноши 18-20 лет, с этого возраста призывались на военную службу.
[2] речь идет об Александре Линкестиде.
[3] дифрос — табурет.
[4] гипасписты — пешие воины, вооруженные мечами.
[5] Кен — зять Пармениона.
========== Египет, глава 1. Кадильниц ядовитый дым ==========
После разрушения Газы, царь Александр двинул свое весьма поредевшее войско на Египет, который казался мне дальней и загадочной страной. Еще, будучи ребенком в родных Фивах, я слышал дивные рассказы о дальних землях, где побывали не только торговцы, но и многие ученые мужи Эллады. Жители там были темны лицами, поклонялись неведомым богам и устанавливали каменные изваяния до самых небес. Широкие реки там изливались в огромные моря, напитывая почву влагой, а зерна, брошенные в землю, давали неисчислимый урожай. Египетские торговцы везли в Элладу крупнозерную пшеницу, драгоценные каменья и пестрые ткани, которыми и торговала моя семья. В последние годы отношения с Египтом оказывались трудны и даже опасны, отец мой говорил, что во всем виновны завоеватели-персы, отбиравшие тяжкую дань у египтян, и финикийские торговцы, непомерно завышающие цены.
Может быть, такое положение дел и стало одной из причин войны Эллады с Персидским царством, но ясно одно — после разгрома мощного флота варваров, подчинения финикийских городов и одержанной победой над царем Дарием, богатейшая земля Египта была готова вновь заключить с нами мир и пустить купцов-эллинов на свои рынки. Страна была освобождена бескровно — сами же египтяне договорились с царем Александром. Еще во время осады Тира, были начаты тайные переговоры с правителями некоторых областей [1], которые настолько ненавидели персов, что согласились принять власть царя эллинов, но с условием того, что македонское войско не учинит населению насилия и не устроит грабежей и прочих бесчинств. Мой хозяин принял немало усилий, чтобы этот тайный мир был заключен.
Неприступный Пелузий, прекраснейший Иуну-Гелиополь и, наконец, Мемфис — столица Египта. Жители встречали нас с радостью, поминая, как персидский царь Камбиз заколол священного быка Аписа [2], отвратив от себя этим поступком всех почитателей древних культов. Мы с Птолемеем расположились в одном из дворцов в Мемфисе, и он сразу же бросился в устройство всевозможных планов и замыслов, связанных с дальнейшим походом царя. Еще в то время, как в Гелиополе царь Александр приносит жертвы богу Солнца, а в столице — богу Пта, Птолемей уже разговаривает со жрецами, стремясь укрепить власть македонского царя. Архитектор Динократ чертит мелом план будущей Александрии — Птолемей собирает каменщиков. Казалось, что всеми своими поступками, он тоже пытается завоевать внимание и почтение египтян. Царь Александр сам начертал план будущего процветающего города, больше он заботился о расположении святилищ, ибо в последнее время стал слишком религиозен, но Птолемей с Динократом все сделали по-своему, первоначальные чертежи были утрачены, а новые постоянно видоизменялись. Я еле успевал бегать по городу от восхода до заката солнца, выполняя различные поручения, попутно осваивая язык, наблюдая за людьми и приобщаясь к местным обычаям.
«Чтобы быть правителем Египта, — говорил мне Птолемей, когда я начинал жаловаться на бессмысленность своих трудов, поскольку не все богатые торговцы понимали важность новой столицы, крайне неохотно расставались со своими деньгами даже под обещания высоких процентов и небывалой прибыли в будущем, — мало быть царем, нужно стать богом». Однажды, в поздний час, когда я уже готовился отдать себя во власть Гипноса, Птолемей позвал меня. Я вошел в зал — пристанище Птолемея, где он последнее время проводил долгие дни в размышлениях и молитвах, о чем я сообщал всегда каждому вопрошающему, но охотно сопровождал туда жаждущих внести скромное пожертвование и поговорить с моим хозяином «с глазу на глаз». Там тонкими струями поднимался вверх серый дым благовоний, на полу был разбросан ворох расшитых подушек вперемежку с чертежами будущей Александрии, статуэтками богов, усыпанных драгоценными камнями, золотыми монетами разных царей, свернутыми в трубочки листами тончайшего папируса, источающими сладковатый запах лотоса и мирры. Посредине зала, рядом с очагом, стоял Птолемей и еще двое незнакомых мне людей.
Он представил меня длиннобородому жрецу-египтянину. Светлокожий юноша-раб, стоявший поодаль с табличками в руках, оказался переводчиком. Египтянин плохо говорил на эллинском, коверкая слова, поэтому часто обращался к своему спутнику за помощью. Я понимал местное наречие не лучше жреца, пытавшегося выразить собственные мысли на языке Эллады.
Великому царю, освободившему Египет, необходимо обрести откровения в храме бога Амона в Сиве [3], что укрепит его дух и власть. Потом, вдохновленный Александр может идти дальше, к новым завоеваниям. Верховный жрец, со смешным именем Птах, по крайней мере — именно так я его могу воспроизвести, кланяясь, обещал Птолемею, что оракул Амона скажет именно такие слова: «Ты сын Солнца, царь всех царей, я вручаю тебе ключи от неба и ключи от земель, на которые пока не вступала твоя нога. Иди, и народы склоняться перед тобой». Заготовленная речь включала в себя много хвалебных слов, Птолемей заставил Птаха повторить ее при мне, сверяясь с листом папируса. Еще раз предупредил о жестоких карах, которые обрушатся на Египет, если жрец что-либо напутает. Слова «сын Зевса» были тщательно повторены помногу раз. Потом жрецы покинули нас, в полутемном зале повисло молчание. Я вопросительно смотрел на моего хозяина, понимая суть его действий, но не ход его мыслей.
— Ты отправляешься со жрецами к оракулу, вы сможете на один день опередить царя Александра, если покинете город уже сегодня ночью.
— Я исполню твой приказ, Птолемей. Что мне делать в храме Амона?
— Если оракул не повторит то, что только что прочел жрец, ты убьешь оракула. Я знаю, что ты в точности сможешь исполнить мои пожелания. Больше я не доверяю никому.
— Ты посылаешь меня на смерть, потому что больше никому не доверяешь? — Изумился я, не веря тому, что услышал, но Птолемей сам был не рад, такому щекотливому делу, хмурился, сжимая в руках стило:
— Нет, я вынужден ставить государственные интересы превыше личных. Если царь узнает о нашем сговоре со жрецами, весь его гнев обрушится на меня. Езжай, не медли! — он обнял меня как близкого друга, который очень дорог ему. Ах, если бы это придало мне хоть каплю смелости!