— По-моему, очень даже неплохой план!
Держать его все труднее. Головин пытается закрыть дверь. Сейчас он додумается открыть ее, но тут на помощь мне приходит Злата. Она тянет вместе со мной за его шелковый галстук, а потом и за ручку двери, когда тот решает отпустить и открыть ее.
— Что ты скажешь ему? Что беременна? Что кувыркалась с другим? У меня есть записи камер! Из номера в том числе!
Наверное, мы очень смешно смотримся со стороны. Две тетки на каблуках осаждают дверь генрика под крики его секретарши.
— Это бред!
— Я покажу ему снимки с камер в гостиничном номере! Я сделаю тест на отцовство.
Я отпускаю его галстук. Головин падает, пытается подняться, но остается, загоняя в крышку гроба наших отношений последние гвозди.
— Я обзвоню все СМИ в столице и в области, а потом лично разнесу выпуски с новостями на расстоянии километра от администрации. Только бы все знали, что за шалава его сестра!
Я киваю, смяв задрожавшие губы.
Предположим, это все правда и неправда одновременно.
Я не понимаю, как можно быть такой скотиной? Он ведь все знал и пользовался мной! Если не подложил меня под него!
— Я поняла, — говорю быстро, отступая. К нам несется запоздавшая охрана и еще какое-то люди в костюмах. — Пойдем, Злат.
— Нер, о чем он? — спрашивает золовка, поравнявшись со мной.
Только благодаря тому, что ее здесь знают, и тому, что она со мной, нас не вывели под белые рученьки, а потом мордой в асфальт.
— Пойдем. Потом все расскажу. В машине.
Мы идем к выходу, и это еще один ужасный момент. Не то чтобы меня волновало мнение общественности, но в конкретно этом моменте мне стыдно. Словно мы прошматроски какие-то, которых сняли на вечер, а мы возомнили черт знает что о собственной значимости.
— Сумку заберите! — кричит какой-то парнишка, догоняя нас уже на улице.
Я даже не заметила, что ушла без нее. Да там и не было ничего особенного, потеряй я ее – ничего страшного не случилось бы.
— Что это было, черт возьми?! — восклицает подруга, когда я сажусь в салон ее внедорожника. — Что за дичь он там нес?!
Мне повезло: моя лучшая подруга стала моей родственницей. Мне не надо выбирать слова или скрывать что-то из-за страха, что она доложит что-то старшему брату. Вот только слова не идут сейчас, в отличие от тех же слез, которые не желают останавливаться вместе с рыданиями.
Шок прошел, и осознание, наконец, догнало меня.
— Злат! Злата! — Я повторяю это снова и снова, захлебываясь в слезах на ее плече. — Он изменял мне все это время! Изменял! Я любила его! Была так счастлива! Боженька, какой же счастливой дурой я была!
Сама же говорила, что так не бывает. Не бывает таких классных, умных, эрудированных, красивых, успешных и обаятельных. Он был таким! Был! Только я не разглядела в нем мерзавца!
— Я должна была понять!
— Не бывает, и он не был таким, — замечает Злата очень спокойно.
Слезы перестают течь. Слова Златки как будто отрезвляют меня, заставляя похолодеть. Она что, подозревала что-то такое и не сказала мне?
— Что?
— Не такой он успешный, как думали мы все, — объясняет она, похлопав меня по руке. — Это называется жиголо.
— Разве они не живут за чужой счет?
— Значит, это новый подвид.
Я смотрю на нее еще секунду, осознавая ее слова, выпрямляясь и начиная рыться в сумке в поисках салфеток.
Ненадолго меня хватило. Я вновь начинаю плакать, стоит на глаза попасться черно-белому снимку.
— Нер, ну, перестань, — приговаривает Злата, гладя меня по плечу. — Лучше узнать сейчас, чем потом.
— Ты о чем?
— Я о ребенке. Срок ведь небольшой. Можно...
— Нет, — обрываю я твердо и громко. — Нет!
Продолжение, которое она не договорила, вполне ясно и понятно.
— Ты же не оставишь его, как память былой светлой любви к человеку, которой не было?
Я качаю головой. Быстро-быстро. Больее того, я испугалась сказанному и своей реакции на это.