— Бог шельму метит. Пуля отскочила и угодила ему прямо в голову.
Вспоминаю его слова, когда мы вошли в дом или во двор. Они должны были убить Бурову, как только наиграются ею! Должны были убить меня!
— Ты мерзавец, — шепчу я, решив проигнорировать новый приступ истерики. — Скотина, гад и козел.
Руки так и чешутся, чтобы вцепиться ему в морду. Какой гад! Какая же все-таки скотина!
Я вновь смотрю на того, кто притворялся мертвым. Он и теперь лежит на столе. А в воздухе разливается запах...
— Да. Я должен был рискнуть, а не подстраховываться, как в прошлый раз.
— Что это значит? Ты убил кого-то?
Он дергает подбородком, не желая признаваться в чем-то.
Вселенная решила добить меня окончательно? Мол, не хватит тебе того, что уже знаешь о нем, Цаплина! На, поклюй еще!
— Я ходил за презервативами, — вдруг говорит он, недовольно покривив губами.
Что? О чем он? Почему решил объясниться именно сейчас? Неужели поверил мне и решил вести себя, как с человеком?
В любом случае поздно.
— Что? Ты хотел заахать кого-то до смерти? Это действительно странно.
Странно смеяться в окружении трупов, но он делает это. Нервишки у него покрепче моих, а уж чувство юмора даст сто очков вперед! Но выглядит крипово, а если по-русски – жутко.
Отсмеявшись, он смотрит на меня.
— Как это у тебя получается, Богинюшка? — спрашивает он, тянется к лицу и трет его большим пальцем. — Я ходил за резинками и упустил тебя, а не то, что ты там подумала.
Это в корне меняет дело. Словно нет у меня доказательств того, что он натуральнее некуда! Ненормальный!
— Он должен был подчистить следы, — продолжает объяснять Кронглев, перескочив с одной темы на другую. — Колясик знал, что в доме должно быть семеро, включая женщину.
— Ты же сказал этому в авто, что ты смотрящий. Или как там правильно?.. Разве это не ты должен был сделать? В смысле, подчистит?
Даже не хочу думать об этом! Хочу домой! Чашку чая и забыть обо всем!
– Как ты узнал, как его зовут?
— У таких дел, как это, обычно многоуровневый подход, — отвечает мужчина, принявшись рыться в шкафчиках и выискивать что-то. — Надежных и не болтливых людей найти трудно.
Он находит тряпки и рвет их на части.
— А имя я узнал из его банковской карты, которую дурень взял с собой.
— И что дальше? — интересуюсь, вытаскивая спасший меня квадрат чугуна. — Это ведь не закончится вот так?
Я бы на месте этого Колясика рано или поздно подумала о том, что настанет мой черед.
— Вытрем отпечатки и к вечеру отчалим отсюда.
— А почему вечером? — Веду плечами от сомнительной перспективы и тут же спохватываюсь. — Ты сказал, что в доме должно быть семеро человек, а нас всего пятеро.
— Один остался на тротуаре у кафе. Другого я оставил в багажнике, и Бог даст, он сейчас рассказывает обо всем Бурову. Еще один занял место в летней душевой, нажравшись и перепутав его с сортиром.
Я наблюдаю за мужчиной, который, закатав рукава, ходит по дому и трет тряпкой все, что видит на своем пути. От запаха хлорки становится дурно. Поэтому, поднявшись, я иду к выходу.
— Лучше не делай этого. Кто-нибудь из соседей заметит тебя. Вопросов тогда не избежать.
Раздраженно веду плечами и поворачиваясь к нему.
— За убийство по неосторожности все еще сажают, Богинюшка, — напоминает тот, отложив тряпку в сторону, и смотрит очень внимательно.
Нет сомнений, что ринется за мной, реши я побежать и заорать. Проходили. Бегали. Звали.
Надо бы поболтать с ним еще немного и выяснить, почему именно вечер, а еще на кой черт я сдалась ему, ведь расправа надо мной не вернет ему ни брак, ни жену, не деньги-яхты-машины-дома-собачьи будки, но воняет и правда безбожно.
— Дверцу верни на место! — ударяется мне вслед.
— Сам верни! — ору на него, свесившись с перил и из вредности ради трогаю-трогаю-трогаю их. — Я тебе помогать не собираюсь!
Бесит этот примитивный шантаж! Бесит то, что он даже не пробует объяснить! Божечка, помоги мне!