Ему – во сне и наяву – штаб-ротмистр Петров с ямочками на щеках. Допросы. Суд… После суда – «Кресты». Несколько суток он провел в одиночке. И: «На выход – с вещами!» Просторный выметенный двор. «Ссыльнопоселенцы – налево!», «В штрафные роты – направо!», «В каторжные работы – шаг вперед!..» Так Антон Путко оказался в зеленом зарешеченном вагоне на Великом Сибирском пути…
Накануне, на станции Обь, выдали по ржавой селедке. Бачки с водой арестанты опорожнили еще до отбоя. А теперь начала накаляться под солнцем крыша.
– Воды! – громыхнули кружками в первом отделении вагона.
– Воды! Воды! – подхватили, затарабанили во втором.
– Фараоны, пауки, гады! Давай воды-ы-ы!..
Напарник Антона схватил свою кружку и тоже с
остервенением начал плющить ее о коричневую, в бурых клопиных пятнах перегородку:
– Воды, Христа, бога, душу, закон!
– Воды! У-у-у! Воды!.. – яростно клокотало в окованных стенах.
В это самое время на первый путь диковинный паровоз с горящей на солнце латунной трубой легко подкатил четыре вагона. Эдакий франт с бело-красными ободами огромных колес, паровоз картинно выпустил молочные клубы пара. Вагоны были ему под стать – крытые синим лаком, с зеркальными стеклами и латунными поручнями.
Поезд еще не остановился, а из вокзальных дверей на пустынный перрон высыпали встречающие. Издали можно было различить лишь мундиры, эполеты, легкие дамские зонтики.
– Воды! Воды! Воды!.. – грохотали кружками и ревели арестанты.
Как только проводник в парадной униформе открыл дверь и обмахнул замшевым лоскутом поручни, Гондатти поспешил в вагон: стоянка была недолгой, а губернатор знал, что Столыпин не любит тратить время на представления и пустопорожние разговоры.
Свита осталась у вагона. С готовыми улыбками господа и дамы заглядывали в окна, надеясь увидеть за ними великого министра.
Между тем губернатор уже делал доклад, нервничая и косясь на окно, выходящее в противоположную от перрона сторону, на железнодорожные пути. Столыпин внимательно слушал, но ему тоже что-то досаждало. Пожалуй, этот резкий неритмичный стук. Петр Аркадьевич подосадовал: не могли распорядиться, чтобы на время его остановки на станции прекратили работы!.. Он посмотрел в окно и за рядами рельсов, на дальних путях увидел одинокий зеленый вагон с зарешеченными окнами и солдат с саблями наголо.
– Что это? – Он удивленно поднял брови.
– Виноват, ваше высокопревосходительство, арестанты…
Гондатти в душе проклинал себя: сам распорядился, чтобы арестантский вагон отцепили от пассажирского поезда, следовавшего впереди министерского, дабы у населения не возникало нежелательных противопоставлений. Приказал начальнику станции загородить вагон товарняком, да тот, сукин сын, не исполнил!..
– Разрешите, ваше высокопревосходительство, принять меры?
Столыпин снова бросил взгляд за окно. У вагона полковник Додаков уже что-то втолковывал офицеру конвоя. «Догадлив», – оценил Петр Аркадьевич и повернулся к губернатору:
– Нет необходимости. Продолжайте.
И снова сосредоточил внимание на докладе, чрезвычайно его интересовавшем. К поездке в Сибирь председатель совета министров готовился давно. Решил, что побывает в Акмолинском и Томском переселенческих районах, посетит местности заселения Киргизской степи, алтайских земель и таежных участков в Енисейской губернии, совершит поездку по Степному краю. Выслушает представителей местной власти, сам убедится в том, какое обновление несет империи его, Столыпина, реформа.
Теперь, стоя навытяжку перед министром, томский губернатор докладывал, что крестьяне повсеместно встречают новый аграрный закон с воодушевлением, ибо исконная мечта земледельца – иметь собственную землю, свой хутор. Что ж до тех, кто ропщет, жалуясь на недостаток сил и средств, так это – просто нерачительные мужики, голь перекатная, горькие пьяницы.
– Надеюсь, ваш доклад составлен не «в видах правительства»? – поощрительно улыбнулся министр.
Гондатти опешил. «В видах правительства» стало летучей фразой. Она означала: доклад не о том, что есть на деле, а какой хотелось бы услышать «наверху».
– Ваше высокопревосходительство, как перед господом!..
– Верю, – кивнул Столыпин. – Благодарю и надеюсь на старания в дальнейшем.
Он проводил губернатора к двери салона. Вернулся к столу.
Шум за окном утих. Солдаты тащили от водокачки к арестантскому вагону ведра. Полковник Додаков, подтянутый, высокий, возвращался, припадая на правую ногу, но легко перепрыгивая через рельсы. Столыпин с удовольствием оглядел его моложавую фигуру: «Исполнителен и усерден. Жаль, что пришлось отдать его в свиту. Надо было оставить при себе».