— Да, красиво идут, — отозвался Лавриненко, — прямо через прицел!
— Как мы теперь через всю эту груду железа проскочим? — вслух подумал Шаров.
— Придумаем что–нибудь, — успокоил Дмитрий, внимательно наблюдая за колонной. — Немцы народ аккуратный, пунктуальный, да и устали небось с дороги–то, спать хочется. Вот когда они отбой сыграют, тогда и наш черед.
Наступила полночь. Дмитрий открыл люк, прислушался. Там, куда прошла вражеская колонна, все было тихо и спокойно.
— Угомонились, — сказал он, опускаясь в машину. — Вот теперь давай, Миша, на полном газу домой, через село. Пугнем фрицев, устроим подъем среди ночи, чтобы потом до утра им кошмары снились.
В морозной тишине леса глухо взревел мотор, и танк, вздымая буруны снега, двинулся вперед. Из–за лохматых туч показалась луна, и теперь можно было легко ехать без света. Немцы, видно, решили, что с тыла могут подходить только свои машины, и не приняли необходимых мер предосторожности. Выскочив на окраину села, тридцатьчетверка включила фары и на полной скорости помчалась по центральной улице.
Между домами стояли вражеские танки, машины, мотоциклы, пушки. Луч света вырвал из темноты стоявший около крыльца одного из домов черный «опель». Бедный чуть двинул рычаги, и тридцатьчетверка, вильнув в сторону, ткнула его гусеницей. «Опель», сорвавшись с тормозов, врезался в угол дома и загорелся. Из окон с воплями стали выскакивать полураздетые фашисты.
Впереди, размахивая автоматами, на дорогу выбежали несколько вражеских солдат, но, увидев танк, тут же бросились врассыпную.
— Забегала саранча! Черт бы их за ухо! — зло выругался Шаров. — Получайте от гвардейцев! — И резанул по немцам из пулемета.
Уже на выезде из деревни танкисты протаранили немецкий грузовик, кузов которого доверху был набит какими–то ящиками, и размололи гусеницами несколько мотоциклов, стоявших у обочины дороги. И только тогда, когда тридцатьчетверка, выскочив из села, снова нырнула в лес, ошеломленные фашисты, спохватившись, открыли пальбу. Но лишь морозное эхо откликнулось на их выстрелы.
А в штабе Панфилова в ту ночь узнали от Лавриненко о сосредоточении немецких войск в селе Рождествено и сумели вовремя укрепить сопредельный участок своей обороны.
Глава 12
Когда солдаты плачут
В последние дни Панфилов был в прекрасном расположении духа. Совсем недавно его дивизию наградили орденом Красного Знамени, присвоили звание гвардейской и отметили в сводке Совинформбюро. «Поистине героически дерутся бойцы командира Панфилова, — говорилось в ней. — При явном численном перевесе сил в дни самых жестоких своих атак немцы могли продвигаться вперед только по полтора километра в сутки».
Вся страна узнала о героическом подвиге 28 истребителей танков у разъезда Дубосеково, уничтоживших в жестоком четырехчасовом бою 18 танков противника. А слова политрука В. Г. Клочкова: «Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва» — тут же облетели все фронты и стали для защитников Родины призывом к мужеству и стойкости.
Но, несмотря на то что панфиловцы, доваторцы и катуковцы, бок о бок сражавшиеся на Волоколамском направлении, проявляли в боях поистине чудеса героизма, враг, стянув сюда лучшие свои дивизии и создав значительный перевес в живой силе и технике, хоть и медленно, но теснил наши части в глубь страны, километр за километром приближаясь к Москве.
С раннего утра 19 ноября на командном пункте И. В. Панфилова беспрерывно трещал телефон. Звонили из полков. Отовсюду поступали тревожные вести.
Генерал терпеливо выслушивал доклады командиров, узнавал, как подвозят боеприпасы, сколько раненых, как воюют гвардейцы. Панфилов и еще несколько офицеров штаба, склонившись над расстеленной на столе картой района боевых действий, что–то оживленно обсуждали, когда на пороге землянки появились Дмитрий Лавриненко и связист от танкистов Михаил Новичков.
— Товарищ генерал, по приказу Катукова прибыли в ваше распоряжение, — доложил Лавриненко.
Панфилов оторвался от карты, посмотрел на танкистов.
— Ага, вот и наш броневой щит. А мы тут кумекаем, как нам с танками бороться. Кто–то из офицеров скептически заметил:
— Узковат щит–то для нашего участка фронта.
— Ничего, ничего, зато какой щит — гвардейский! Тебя как величать, лейтенант?