Выехав на середину поляны, танки остановились. Верхний люк головной машины открылся. Из него показался офицер. Он внимательно осмотрел местность, достал планшет и, судя по всему, стал сверяться с картой. Затем, разглядев прижавшийся к кромке леса танк Лавриненко, махнул флажком.
Дмитрий, все это время наблюдавший за ним, вздохнул:
— Что–то недопоняли соседи, вызывают. А идти, как это ни странно, неохота. Смотрите, какой пушистый сегодня снег, топтать жалко.
Из соседнего танка вновь махнули флажком. Дмитрий открыл люк, спрыгнул на снег и с какой–то мальчишеской резвостью побежал на вызов.
Танкисты наблюдали, как он бежал через поляну, как несколько минут что–то объяснял командиру соседней машины, как снова, чему–то улыбаясь, бежал к своему танку. Водитель Михаил Соломянников, наблюдавший за ним в смотровую щель, видел, как Дмитрий, подбегая к машине, привычно махнул рукой. Все знали, что это означало «Заводи!». И вдруг, словно споткнувшись о невидимое препятствие, Лавриненко упал лицом вниз.
Соломянников подумал было, что Лавриненко в шутку шлепнулся в этот сверкавший белизной снег, но время шло, а Дмитрий не поднимался.
— Ребята, с командиром что–то! — тревожно вскрикнул Михаил и первым выскочил из машины. За ним бросились к Лавриненко старший сержант Фролов и лейтенант Леонид Лехман.
Соломянников подбежал к Дмитрию и, все еще веря в возможный розыгрыш, тронул его за плечо. Но в ответ не раздалось смеха. Старший лейтенант, выкинув руки вперед, лежал неподвижно. Танкисты быстро перевернули его на спину. Соломянников попытался нащупать пульс, Фролов приник ухом к расстегнутой на груди гимнастерке. Сердце Лавриненко не билось. Танкисты испуганно переглянулись. Не желая верить в случившееся, Соломянников потряс Дмитрия за плечи:
— Командир, что ты… Вставай, Дима… Вставай…
Но Дмитрий не встал, он не слышал больше голоса своих товарищей, не видел искристого снега, кружась, летящего из поднебесья, не чувствовал теплоты рук своих боевых друзей, поднявших его на броню машины.
Растерянные, стояли танкисты у тела своего командира, не в силах тронуться с места, заговорить. Ни раны, ни крови на теле Лавриненко не было, не сошли с его лица румянец и счастливая улыбка.
Придя наконец в себя, Соломянников снял полушубок, нагнулся, чтобы накрыть им тело командира, и тут только заметил у него на виске алую капельку запекшейся крови. Это был след крохотного осколка от разорвавшейся невдалеке мины.
Танкисты положили тело Дмитрия на броню и медленно поехали навстречу выходящим из леса тридцатьчетверкам искать штаб полка, чтобы сообщить командованию о случившемся. Вскоре нашли штабной автобус. Остановились неподалеку. Лехман пошел докладывать, а минуты через две он и несколько офицеров полка подошли к танку и, сняв шапки, остановились у тела Дмитрия.
— Невозможно поверить. Невозможно…
— Лучших людей теряем. Какой командир был!
Подошел старший политрук, инструктор пропаганды полка Семен Полещик, отозвал в сторону Лехмана:
— Похоронить надо где–нибудь недалеко от населенного пункта, чтобы жители могли за могилой ухаживать. Тут поблизости есть какое–то село, Березовское, что ли?
Место для могилы выбрали около сельской околицы, у дороги под молодой березкой. Пока бойцы короткими саперными лопатами рыли мерзлую землю, подошли несколько жителей, ребятишки. Какая–то пожилая женщина негромко запричитала:
— Молоденький–то какой… Жить бы да жить еще. Эх, сынок, сынок… Кто же приедет к твоей матери, кто утешит ее, горемычную? — Женщина тихо, протяжно плакала, и казалось, будто не чужой ей человек лежит здесь на брезенте, под белыми от инея ветвями березы, а ее родной сын. Две девчушки, одетые в не по росту большие фуфайки, перевязанные веревкой, прижались к ней и молча грустно наблюдали за тем, что делают взрослые.
Когда метровой глубины могила была наконец вырыта, солдаты выстроились в шеренгу, и Полещик под тихие причитания женщины начал говорить:
— Товарищи! Друзья мои боевые! Язык не поворачивается сказать, что среди нас нет больше Дмитрия Лавриненко, что пришли мы к нему не для того, чтобы посидеть вместе в теплом дружеском кругу, послушать веселые его рассказы, покурить его кубанского табаку. Случайный осколок, крохотный, как пшеничное зерно, вырвал из наших рядов лучшего в бригаде танкового снайпера, храбрейшего из храбрых воинов, настоящего коммуниста.