— Артиллерия работала, — сказал Барбашов. — Но чья?
Пошли еще быстрее. Неожиданно грохот впереди раздался с новой силой.
— А может, бомбежка? — высказал предположение Ханыга.
— Самолетов вроде не слыхать, — признался Барбашов. — Ясно одно: лупят здорово. Похоже, что идет артподготовка.
— Я тоже так думаю, — сказал Клочков. — Вроде бы одно и то же место месят…
— Тут справа неподалеку должна быть дорога от Молодечно на Радошковичи. Давайте-ка свернем поближе к ней. На дороге всегда яснее обстановка, — предложил Барбашов и первым шагнул в сторону.
Отряд принял вправо. Прошли километров пять. И неожиданно снова услыхали шум. На этот раз он ворвался в лес приглушенным воем моторов. Пришлось опять остановиться. Шум усилился, накатывался волнами, то приближаясь, то удаляясь. Иногда он смолкал на протяжении нескольких минут. Иногда пропадал совсем. Но вскоре тяжело и надрывно, как стон больного, вновь долетал до бойцов.
— Чего они там делают? — в недоумении развел руками Клочков.
— Кто они? Вот что важнее, — вопросом ответил ему Барбашов. — Слушай не слушай — лично я ничего не разберу. Кто по деревьям лазить мастер?
Бойцы переглянулись.
— Я когда-то умел, — выступив вперед, ответил чернявый боец.
Барбашов огляделся по сторонам. Лес вокруг, как назло, был мелкий, коряжистый, какой обычно растет в сырых низинах. Лишь вдалеке, на пригорке, синели вершины пушистых сосен. Пошли туда. У корней самой высокой сосны чернявый быстро сбросил с ног сапоги, снял ремень и проворно полез по гладкому, покрытому шелковистой коркой стволу дерева. Бойцы снизу наблюдали. Чернявый лез все выше и выше и скоро скрылся в густой кроне. На минуту под сосной воцарилось молчание.
— Будет теперь сидеть до вечера, — первым, не выдержав, пробурчал Ханыга. — Коль не видно, слезал бы скорее. Прилип там…
— Почем ты знаешь, что не видно? — набросился на него Косматых. — Лез бы сам.
— И то верно. У тебя шея вон какая длинная. На версту дальше разглядишь! — поддержал ростовчанина Клочков.
— Дело не в шее. Соображать надо что к чему, — усмехнулся Ханыга.
Ветки вверху зашевелились, и по сосне как тень скользнул наблюдатель.
— Ну? — посыпалось со всех сторон.
— Тут же дорога рядом. А на ней танки. И еще всяких машин полно. И солдатни ихней много. Уходить отсюда надо, — как пулемет, отчеканил чернявый и нагнулся за сапогами.
— Подожди. Уходить некуда. Докладывай толком, что видел, — остановил его Барбашов. — Чьи танки?
— Не знаю. Только у нас таких нет, — так же скороговоркой ответил боец. — Вот когда мы наблюдали на дороге — точно такие.
— А кресты на них есть? — спросил Ханыга.
— Нет. Замазаны они чем-то все, — ответил чернявый.
— Откуда идут? — продолжал расспрос Барбашов.
Боец махнул рукой, показывая направление.
— С севера. Значит, город сдан. Да! — с досадой произнес Барбашов. — Что еще видел?
— Там, впереди, у дороги, леса нет. Там вроде вырубка. На нее танки идут. И машины тоже туда сворачивают. Я думал, они сюда движутся…
— Нечего им тут делать, — успокоил его Барбашов. — Там они под деревьями прячутся. Теперь понятно, почему гул так часто обрывается. Похоже, что у них на той вырубке идет сосредоточение. Готовятся рвануть отсюда на Радошковичи.
— Это, наверно, та колонна, которую мы видели? — спросил Ханыга.
— Вряд ли. Боев не слышно. Те, наверно, уже далеко, — вздохнул Барбашов. — Те, может, уже к Минску подошли. Отсюда ведь до Минска рукой подать.
— Неужели Минск сдали? — ужаснулся Чиночкин.
Барбашов насупил брови.
— Это мне не известно. Я только говорю, что отсюда до Минска танкам четыре часа ходу, — после короткого раздумья ответил он. — И еще хочу сказать. Пятиться нам некуда. Мы в мешке. И выход у нас один: за шоссе. Сейчас подойдем вплотную к дороге и заляжем. Удастся — перескочим на ту сторону днем. Нет — будем ждать ночи.
Под сосной опять воцарилась тишина. Все ждали, когда обуется чернявый. Потом очень осторожно двинулись к дороге. Снова смертельная опасность подкралась к отряду так близко. Бойцы чувствовали это и шли с опаской, оглядываясь по сторонам. Рев двигателей с каждым шагом слышался теперь все отчетливей. Скоро стало ясно, что танки сосредоточиваются не только на вырубке, но и намного впереди нее. Район сосредоточения охватывал километра три. А может быть, и больше.