Случайно его взгляд наткнулся на мешки красноармейцев, рядком разложенные на траве. Бойцы вместе с продуктами вытащили из них и свои вещи. Почти у всех содержимое было одинаковым: обмундирование, полотенца, перевязанные бечевкой письма, боеприпасы. Только рядом с мешком Чиночкина на траве лежали две книги — «Теория относительности» Эйнштейна и маленький потрепанный томик стихов Эдуарда Багрицкого. Теорию относительности Барбашов не знал. Но стихи Багрицкого любил и, увидев их, сразу обрадовался. С необычайной легкостью вспомнилось:
— Чиночкин, это ваш Багрицкий? — спросил Барбашов.
Чиночкин поднял с земли томик и подошел к командиру.
— Мой.
— А вы слышали, как Качалов читает «Думу про Опанаса»? Говорят, здорово. Особенно то место, когда Когана расстреливали.
— Нет, не слыхал, — признался Чиночкин. — Вы, я вижу, тоже неравнодушны к Багрицкому?
— Замечательный поэт, — с восхищением проговорил Барбашов. — Помните? Как это здорово:
— По звездам, а не по птицам, — поправил Чиночкин. — Вы спрашиваете о Качалове. Разве он читает Багрицкого?
— Говорят, что читает, — не очень уверенно ответил Барбашов. — Как-то раз был я проездом в Москве. Увидел афишу «Качалов читает стихи русских и советских поэтов». Еле я тогда нашел этот клуб, где он выступал. Сейчас уж даже не помню, в каком это районе было. Ехал куда-то на метро, потом на трамвае добирался. Одним словом, клуб разыскал и билет достал. Слушал Пушкина, Блока. А Багрицкого он так и не прочитал. А жаль. Очень хотелось послушать.
— Я, пока служу, почти весь томик наизусть выучил, — снова улыбнулся Чиночкин. — Можно сказать, последние стихи добиваю. Удивительный был поэт. И человек, говорят, тоже был замечательный.
— А я учил его стихи в госпитале, когда лежал после ранения, — вспомнил Барбашов. — Времени тогда свободного было хоть отбавляй…
Их разговор прервал Клочков.
— Ваше приказание выполнено. Разделил на шесть долей, — доложил он.
Барбашов поднялся со своего места.
— Мы еще потолкуем на эту тему. Вы далеко стихи не прячьте, — попросил он Чиночкина.
Барбашов осмотрел «доли» и, прежде чем что-либо сказать, поскреб пальцами заросший подбородок. Доли были явно малы.
— Ну что ж, будем жить тем, что имеем. Пять порций — в мешок. А одну разбросай на восемь частей. Это и будет наш хлеб насущный. Н-да…
Клочков проворно выполнил и это приказание. Бойцы принялись за еду. Потом Барбашов проверил оружие. Оказалось, что отряд имел один пулемет, один автомат, пять винтовок, десяток гранат и один пистолет ТТ.
— Не очень, конечно, мы богаты, — вздохнул Барбашов, — но голыми руками нас все же не возьмешь!
После этого из оврага можно было уходить. Но Барбашов медлил. Теперь, когда он впервые по-настоящему стал знакомиться со своим отрядом, не поговорить с людьми он уже просто не мог.
Барбашов подозвал Клочкова. Сержант, хотя они уже разговаривали в это утро раз десять, подошел к нему, отдал честь и коротко доложил:
— По вашему приказанию…
— Садись, — указал Барбашов ему место рядом с собой на траве. — Ты людей наших хорошо знаешь?
— Так я же их командир, — удивленно посмотрев на старшего политрука, ответил сержант.
— А я вот их почти не знаю, — посетовал Барбашов. — Не всех, конечно. С Ханыгой, например, мы старые друзья, вместе в финскую мерзли. Да и потом не раз сталкивались по разным делам. Чиночкин мне тоже известен. Кунанбаева знаю, а остальных так, в лицо, не больше. А задача у нас, сам понимаешь: надо бы, как говорится, ответственнее — да не бывает.
— Остальные тоже ребята толковые, — поспешил охарактеризовать своих подчиненных Клочков.
— Ну вот и давай их сюда, — распорядился Барбашов.
Клочков проворно встал и подозвал бойцов. Трое молодых красноармейцев подошли к командиру и по его приглашению сели на траву.
— Поговорить надо. Топать нам вместе не день, не два. Вот и хотелось контакт покороче установить, — объяснил Барбашов бойцам цель беседы.
Красноармейцы молчали.
— С товарищем Косматых мы уже познакомились, — продолжал Барбашов. — Вы комсомолец?