— Это тебе, — сказал Ханыга, передавая винтовку Косматых. — На дальних дистанциях будешь воздействовать на врага, так сказать, психически. А в упор можешь стрелять, как из снайперской.
— Не зубоскалил бы ты хоть сейчас, — огрызнулся пулеметчик, но винтовку схватил с радостью. Хоть и побитая, она была еще ничего, и огонь из нее вести можно было вполне. Через некоторое время отряд двинулся дальше. Но тут оказалось, что куда-то пропал Кунанбаев.
— И што это у него за привычка? То мешок потеряет! То сам потеряется! — сразу занервничал Клочков. — До чего же удивительный человек!
— Куда он, на самом деле, исчез? — забеспокоился Барбашов. — Давайте искать.
Бойцы разбрелись по кустам. Но Кунанбаев появился сам, пришел и принес на спине большой темно-зеленый ящик. Это была радиостанция 6ПК. Пока Кунанбаев докладывал Барбашову о том, как и где он обнаружил этот агрегат связи, бойцы снова собрались вместе.
Находка Кунанбаева вмиг рассеяла подавленное настроение. Ей обрадовались как человеку, которого хотя и не ждали, но который сразу всем пришелся по душе, так как каждому мог сказать что-нибудь хорошее. А узнать хотелось, и как можно быстрее, многое. В первую очередь хотелось узнать обстановку, определить, в каком направлении двигаться дальше, и, наконец, хотелось просто услышать голоса своих людей, чтобы знать, что такие люди есть, что они дерутся, что маленький отряд Железной хотя и далек от них, но все же не одинок.
Рацию открыли. Внешне она оказалась вполне исправной. На ней не было ни пробоин, ни следов ударов. Единственное, чего, по общему мнению, у нее не хватало, это антенны.
— Есть у нас связисты? — спросил Барбашов.
Связистов не нашлось.
— Тогда давайте, товарищ Чиночкин, мы с вами попробуем, — предложил Барбашов. — Я как-то на сборах изучал ее.
Чиночкин без долгих разговоров подключил к рации питание. Потом щелкнул тумблером. В наушниках послышался шорох.
— Дышит! — обрадовался Барбашов.
Стрелка настройки быстро побежала по шкале. Раздался треск, и вдруг все услыхали донельзя знакомый голос:
— Говорит Москва. Московское время восемнадцать часов двадцать минут. Передаем песни советских композиторов. Захаров. Слова Исаковского. «Вдоль деревни».
Над поляной грянул хор заливистых, веселых голосов. Бойцы ошалело переглянулись.
— Какие песни, к чертям собачьим? — возмутился Кунанбаев.
— Действительно, чудно получается, — покачал головой Клочков. — Тут людей бьют…
— Пусть поют, включи погромче.
Запели «Катюшу». Потом — «Москву майскую». Потом детский хор исполнил «Эх, хорошо в Стране Советской жить!»
— Я вот всегда думал: кто у них там на радио главный? Не знает он, что на свете белом делается? — заворчал Ханыга.
В это время рация замолчала.
— Ну вот навертели…
Наступила короткая пауза. Затем диктор объявил:
— От Советского информбюро…
— Громкость прибавь, громкость! — крикнул Ханыга.
Сразу стало тихо. Бойцы, затаив дыхание, еще теснее сгрудились возле рации.
Прошла минута, вторая, но рация молчала. Было слышно, как кто-то порывисто выдохнул и снова вдохнул воздух. Кто-то нервно проглотил подступающую к горлу слюну. Но рации слышно не было. Она умолкла, не рассказав того, чего все ждали с нетерпением.
— Питание кончилось, — определил Чиночкин. — Батареи сели.
— А может, поломка какая? — не поверил Косматых. — Ты потряси ее хорошенько.
— Нет, точно, батареи. Вот и лампочка контрольная погасла, — подтвердил Чиночкин.
— Да, не везет нам что-то, — вздохнул Барбашов. — Только то и узнали, что Москва говорит. Впрочем, и это очень важно. Забирай, Кунанбаев, свою находку. Пора идти, — сказал он и отвернулся от рации, которая сразу же перестала всех интересовать.
ПЫЛЬ НАД ДОРОГОЙ
Барбашов торопился. Он был уверен в том, что уже завтра днем отряд встретит какую-нибудь свою часть, или выдвинувшееся вперед боевое охранение, или просто разведку, и двигался так быстро, насколько позволяла незаметно опустившаяся на землю сумеречная темнота душноватой ночи. Эта уверенность подкреплялась тем, что сегодня впервые бойцы почти в течение часа могли отчетливо слышать доносившийся с юга тяжелый гул канонады. Было и еще одно доказательство того, что война идет неподалеку. Раза три или четыре за ночь небо начинало вдруг розоветь от зарева.