Барбашов насторожился. «Что они? Не верят мне?» — впервые подумал он. Но вопрос этот так и остался невыясненным. Кусты раздвинулись, и на поляне появился Косматых.
— Пыль над перелеском стоит. Должно быть, дорога там, — доложил он Барбашову.
Барбашов снова взглянул на бойцов. Но тех уже словно подменили. Теперь они сидели настороженные, вопросительно поглядывая то на пулеметчика, то на командира. Барбашов, радуясь тому, что разговор оборвался сам по себе, быстро поднялся и шагнул навстречу Косматых. Бойцы тоже встали со своих мест.
— Где вы видели пыль?
Косматых провел отряд на самую вершину холма. Тут в густом обрамлении ольшаника росли четыре березы. Пулеметчик ловко вскарабкался на одну из них и жестом пригласил за собой Барбашова. Барбашов тоже влез на дерево. Все было точно так, как докладывал Косматых. Километрах в двух от холма белесой пеленой висела пыль. Ветер раздувал ее над низиной, но она опять упрямо поднималась в голубую высь. На какой-то миг Барбашова охватила буйная радость. Ему показалось, что там, за перелеском, по невидимой с холма дороге движение идет им навстречу, на запад. Ему даже захотелось крикнуть: «Так это же наши!» Но он промолчал и никак не выдал своего волнения. Слишком много всяких неожиданностей претерпел отряд за эти дни.
— Там действительно есть какой-то путь, — продолжая разглядывать пелену пыли, проговорил Барбашов. — Но днем к нему не подойти. Придется ждать ночи. Разве вот кого-нибудь одного половчее на разведку послать?
— А может, болотцем все пролезем? — не очень уверенно предложил Косматых. — Я долго наблюдал. Низинка эта тихая, до самого перелеска тянется. Где ползком, где короткими перебежками, я думаю, проскочим.
— Опять в воду лезть? — буркнул Ханыга.
— Это не имеет значения! — обрезал Барбашов и, чувствуя, что ждать ночи у него самого не хватит терпения, пристально оглядел болото.
Через несколько минут отряд цепочкой потянулся с холма. Низину сплошь покрывал камыш, и идти по ней оказалось почти безопасно. Барбашов вновь почувствовал прилив волнения.
С каждым шагом шум за перелеском слышался все сильнее, и все чаще билось от этого шума в груди у него сердце, звоном отдавало в ушах и ломило виски. После удара о дерево всякое, даже незначительное, волнение вызывало теперь у него приступы острой головной боли. Боль эта неожиданно начиналась в затылке и быстро разливалась по всей голове. Правда, очень скоро Барбашов научился чувствовать ее появление заранее и всячески старался поскорее успокоиться. Но сейчас обуздать расходившиеся нервы он не мог. Волновались и бойцы. Даже Ханыга изменился. Он весь подобрался, а никогда не покидавшее его лицо кислое выражение сменилось настороженностью.
Когда до перелеска осталось метров триста, Барбашов пополз. И следом за ним поползли бойцы. Гул, доносившийся издали, теперь четко разделялся на вой моторов, скрип, скрежет и лязганье. Не будь ветра, вероятно, можно было бы различить и людские голоса. Но ветер уносил их в сторону. Проползли еще метров двести и залегли. Рядом с Барбашовым оказалась воронка, выбитая снарядом на месте муравейника. Дно воронки было песчаное, сухое, хорошо прогретое солнцем. Барбашов заметил это и с удовольствием заполз в воронку.
Дорога неожиданно опустела. Барбашов воспользовался этим и начал пристально наблюдать за секундной стрелкой своих часов. Обычно это скоро успокаивало и боль отпускала. Но сегодня не помогал и этот испытанный прием. Желание услышать человеческий голос было так велико, что он, сам того не замечая, то и дело приподнимался на руках, жадно вслушивался в лесные шорохи.
Новая волна надвигающихся звуков заставила Барбашова насторожиться. Она доносилась с запада и быстро приближалась к перелеску. Скоро впереди, за кустами, проехала машина. За ней вторая, третья. Потом прошел танк. Потом опять потянулись машины. И вдруг сквозь вой моторов в перелесок ворвалась веселая мелодия губных гармошек. Чужие голоса подхватили ее с беззаботным весельем, и над дорогой грянул хор, услыхав который, Барбашов почувствовал, как на лбу и на спине у него выступил холодный пот. Орали по меньшей мере сотни две голосов. Колонна растянулась, и тот куплет, который только что пропели впереди отряда, подхватывался и повторялся несколько раз снова и снова уже слева. А может быть, это были совсем другие куплеты, из совсем других песен? Только все они пелись в полный голос на чужом, непонятном языке.