Ханыга, не говоря ни слова, набросился на еду.
— Перекрестился бы, — посоветовала старуха.
— Обязательно, мать… потом, — жуя, ответил Ханыга и невольно подумал: «В потемках видит, старая. Вот это теща была бы, у такой не забалуешься!»
Пока Ханыга ел, хозяева молчали. Но как только он протянул кружку им обратно, старик спросил:
— Откуда ж ты идешь?
— От Молодечно, отец.
— Один али с товарищами?
— С товарищами.
— И все голодные?
— Все, как есть…
— Сколько же вас тут прошло! — вздохнул старик. — Може, полк, а може, дивизия. И теперь все идут: по одному, по два…
— А что вообще слышно, батя? Где фронт? Наши где бьются? — спросил Ханыга.
Старик ответил не сразу. Внутри у него что-то вдруг засипело, заклокотало, и он зашелся долгим, мучительным кашлем.
— Староста сказывал, Москву скоро возьмут, — не дождавшись мужа, выпалила старуха. — К осени, говорят, вся война кончится.
— А поблизости-то где-нибудь есть бои? — спросил Ханыга.
— И нету, и не слышно, — категорически ответила старуха.
— До Москвы еще далеко, — прокашлялся наконец старик. — Не мели, чего не смыслишь. Минск взяли, это точно. А до Москвы еще идти да идти. Войска ихнего мимо нас проехало видимо-невидимо, — продолжал он. — Все у них этакое справное, прилаженное, не скрипнет нигде, не брякнет. Хари у всех здоровые, пьяные. Харч, значит, имеют богатый. Вот и выходит на круг, мил человек, что сила силу гнет и плакать не велит.
— А кто это староста? — спросил Ханыга.
— Новая наша власть. Поменьше — староста, побольше — комендант.
— И давно они объявились?
— С неделю. Председателя нашего бывшего, значит, повесили, царство ему небесное, колхоз прикрыли и сами теперь командуют.
— Ну а народ на это как смотрит?
— По-разному, — просто ответил старик. — Есть такие, которые радуются, землю думают обратно получить. А для большинства пришла беда.
— А партизаны тут какие-нибудь есть? — спросил Ханыга.
Старик покачал головой.
— Не слышно. Да и откуда им взяться! Нешто так сразу можно на дыбы вставать? — рассудил он и снова содрогнулся от распиравшего его изнутри гуденья, клокотанья и тяжкого, похожего на работу проношенных кузнечных мехов сопенья и кашля.
Минуту-две Ханыга молчал. Расспрашивать старика было больше не о чем. Ханыга чувствовал это и, как только старик, сплюнув, помянул пречистую деву-богородицу, встал. Оставалось несделанным еще одно важное дело. Ханыга, обдумав, как поделикатней к нему приступить, решил бить на жалость.
— Не подсобишь ли ты нам, батя, харчами? — попросил он как можно жалостливее. — Товарищи мои совсем исхудали, а идти до своих еще бог знает сколько.
— Ну вот, одного накормили, теперь всех корми! — опять заквохтала старуха. — И мыслимо ли такое дело…
Но старик снова хлестнул ладонью по столу.
— Поголосила, и хватит! Чай, не чужие оне нам! Подсобить надо. Картошки дам. Лучку дам. Буряков дам. А хлеба нет. Нема хлеба. Колхозишко наш не из богатых, вот и мыкаемся, — закончил он, вставая.
Старуха поднялась следом за ним, и оба они скрылись за перегородкой.
Через час с мешком за спиной Ханыга вышел в сени. Старик ждал его на крыльце. Воспользовавшись этим, старуха, как мышь, юркнула в чулан и, вернувшись оттуда, сунула солдату в руку узелок с яйцами.
— Ты уж только не сказывай там никому, что я тут, старая, болтала, — зашептала она.
— Порядок будет. Шоб меня украли, — поклялся Ханыга и, растроганный, поцеловал старуху в лоб.
Старик проводил его до проулка. Дальше Ханыга просил не ходить. На улице в любую минуту можно было столкнуться с немцами, и подвергать напрасному риску старика бойцу не хотелось.
Старик на прощание прошептал:
— Непременно вертайтесь поскорее!
— Вернемся! Только когда — не знаю, — пообещал Ханыга, и они расстались.
У околицы в условленном месте Ханыгу встретил Косматых.
— Ну чего ты там копался? — заругался он. — Светает, а его нет и нет. Да неужто это все харчи? — вытаращил он глаза, увидев за спиной у Ханыги мешок…
ГОРЬКИЙ ПРИКАЗ
Щука очнулся от страшного грохота. Он вскинул голову и понял, что уснул над картой. Присел на минуту в своей палатке за стол, чтобы нанести на карту последние данные, и впал в тяжелое забытье. Троицкий, наверно, видел это, но будить не стал. И вдруг — бомбежка.
Майор немедленно выбежал из палатки и сразу понял, что бьют не по расположению разведбата, а где-то немного в стороне, кажется, в районе КП дивизии. Совсем рядом послышался неприятный вой сирены, над верхушками деревьев пронесся только что вышедший из пике фашистский бомбардировщик, и тут же раздались глухие взрывы бомб.