Кунанбаев мигом выскочил из землянки.
— А ваше, товарищ Чиночкин, где место? На посту? Шагом марш! Остальным быстро собрать вещи.
Отряд сразу пришел в движение.
ДЕСАНТ
В течение дня авиация противника несколько раз налетала на новый район расположения дивизии. Бомбила каждый перелесок. Но бойцы, казалось, не обращали на это внимания. Сильнее страха была усталость. Совершив тридцати — сорокакилометровый марш, части Железной на рассвете 30 июня начали переправу и почти сразу же попали под свирепую бомбежку. Самолеты врага, неожиданно налетая из-за леса, буквально засыпали Березину бомбами, пулями, снарядами. На этом узком, всего в две-три сотни метров участке пути, дивизия потеряла десятки машин, орудий, сотни людей. Но оставаться на западном берегу она уже не могла. А выйдя на восточный берег и забравшись в лес, бойцы валились с ног и засыпали под деревьями, среди кустов даже тогда, когда бомбы рвались совсем неподалеку от них.
Около полудня через реку переправились последние подразделения арьергарда. Их отход плотным огнем прикрывала артиллерия. Как пригодились сейчас взятые на станции снаряды! Огонь артиллеристов был настолько интенсивен, что противник не осмелился даже выйти к реке.
После полудня налеты авиации врага заметно ослабли. Над позициями дивизии теперь время от времени появлялись один-два бомбардировщика. Наугад сбросив бомбы, они тут же отваливали в сторону и исчезали за рекой. Вреда нашим от этих налетов, по существу, никакого не было. Зенитчики даже не открывали по самолетам огонь.
Разведбат разместился в густом еловом лесу. Высокие ели стояли здесь так часто, что солнечные лучи почти совсем не доходили до земли. Трава под елками не росла, и вся земля была густо усыпана хвоей. После утреннего дождя хвоя была еще влажной. Воспользовавшись временным затишьем, Щука залез под елку и задремал. А когда очнулся и взглянул на часы, понял, что проспал целых три часа. Быстро поднявшись, майор отправился в подразделения.
Большинство разведчиков было на задании. А те, что остались в расположении батальона, отдыхали или приводили в порядок обмундирование, чистили оружие. Изредка встречались группы, где трое-четверо бойцов полулежа, полусидя раскуривали туго набитые сушеным березовым листом цигарки и о чем-то вполголоса беседовали. К одной из таких групп и подошел Щука. Двоих бойцов он знал. Один, веснушчатый, с широким носом и черными бровями — Быков, запомнился ему потому, что месяца за три до начала войны Щука вручал ему отпускной билет. Разведчик отличился на учениях и был поощрен краткосрочным отпуском домой. Второй — маленький, щупленький, синеглазый, был Сидоров — непременный участник всех вечеров самодеятельности, отличный плясун. Трое других прибыли в батальон, видимо, совсем недавно, потому что Щука, обладавший исключительной зрительной памятью, совершенно не помнил их.
Увидев командира, бойцы поднялись.
— Сидите, сидите, — жестом остановил их майор. — О чем разговор?
Бойцы опустились на свои места. Сидоров, застегнув ворот гимнастерки, ответил за всех:
— Вот бы подбросить сюда побольше войск, чтобы немца задержать, товарищ майор.
Щука кивнул головой. За последние дни ему редко удавалось переброситься с бойцами словом, другим. Просто времени для разговоров не было. Но сейчас выдалась минута, и люди заговорили о том, что волновало их.
— Когда подтянутся наши резервы, мне не известно, — ответил майор после некоторого раздумья. — Но силы у нас есть, это точно. И немалые, товарищи. Вот факты. Наша дивизия стрелковая, а против нас воевала танковая, и все-таки сбить нас с позиции не смогла. Значит, умеем мы драться. Значит, правильно учились воевать. Второе. Возьмите нашу артиллерию. Чем она хуже немецкой? Ничем. Или вот танки. Я тут с танкистами в разведку ходил. На новеньких КВ. Да ведь это же чудо-техника, товарищи! Ведь эту стальную крепость ни одна немецкая танковая пушка не берет. Враг напал на нас вероломно, как бандит, несмотря на все свои заверения и обещания не нарушать договор о ненападении. Но я знаю, твердо знаю, что все его успехи временные. Правда на нашей стороне, и как бы тяжело нам в данный момент ни было, в конечном итоге мы все равно разобьем врага.
Щука сказал, что каждый воин должен четко знать и представлять сложившееся положение, умело выполнять свой долг и свою задачу: бить врага беспощадно. Чтобы каждый удар штыка был смертельным, чтобы каждая пуля валила захватчика на землю.
— Вот вы, товарищ Быков, — неожиданно обратился майор к бойцу, — сколько раз выстрелили за эти дни из своей винтовки?