— Вот проволока, — ответил Кунанбаев и поднял с травы конец кабеля.
Клочков схватил его обеими руками. Прошла еще минута, и кабель протянулся над дорогой, как натянутая струна. Потом так же проворно бойцы залегли в канаву: Клочков — справа от дороги, Косматых и Кунанбаев — слева.
Мотоцикл приближался. В темноте засветились огоньки сигарет. Ехали двое. Клочков почувствовал, как у него тревожно заныло сердце. И не потому, что он опасался за себя или за своих бойцов. Совсем по другой причине. Ночь была уже на исходе. Уже отчетливо просвечивала на горизонте заря, и в случае этой, третьей, неудачи разведчики могли вернуться в отряд ни с чем. А это казалось Клочкову самым страшным.
Все последующее произошло очень быстро. Мотоцикл вдруг вздыбился и свалился набок. Луч фары лизнул верхушки деревьев и уперся в широкую выбоину. Сразу стало темно. В этот момент Клочков скорее почувствовал, чем увидел, как метнулись вперед две тени. Это были Косматых и Кунанбаев. Потом впереди кто-то вскрикнул. Что-то звякнуло. Но Клочкову было уже не до того, чтобы разбираться во всех этих звуках. Схватив винтовку наперевес, он в несколько прыжков очутился на дороге. В грязи, тяжело отдуваясь и рыча, катались два черных клубка. То и дело слышались глухие удары, кто-то кого-то отчаянно дубасил. Но разобрать, кто кого именно и чья сторона берет верх, впотьмах было невозможно. Выручила фара, которая еще продолжала светить. Клочков направил ее на дерущихся. В луч света сразу же попала широкая спина в серо-зеленом френче с погонами на плечах. Подмяв под себя Кунанбаева, немец пытался схватить его за горло. Но Кунанбаев, изворачиваясь, не поддавался.
Клочков успел разглядеть все это в один миг. И сразу же, не раздумывая, саданул немца по спине прикладом.
Во второй паре сильнее оказался Косматых. Усевшись на немца верхом, он осыпал его градом ударов.
— Убьешь ведь! Последний остался, — остановил ростовчанина Клочков.
Косматых дал немцу увесистый тумак и нехотя встал. Немец лежал не двигаясь.
— Так и есть, забил! Ошалел, что ли? — набросился на Косматых Клочков. — Видишь, твоя берет, чему обрадовался? Что он теперь расскажет командиру?
— Да живой он, — тяжело отдуваясь, пробасил Косматых. — Чего ему сделалось… Ну и здоровый, подлюга, попался. Я сначала думал, что мне конец. Приемы, гад, знает. Все время приемы делает. То подножку. То захват. Кабы я не разозлился, задушил бы он меня, точно. Да вы не беспокойтесь, он только ошалел малость.
Клочков перевернул немца на спину и приложился ухом к его груди.
— Верно, дышит, — обрадовался он. — Надо мотать отсюда, ребята.
Косматых снял с пояса фляжку и, отвинтив крышку, вылил воду немцу на лицо.
— Это еще зачем? — не понял Клочков.
— Не тащить же его на себе, — пояснил Косматых. — Пусть очухается.
— И то верно, — согласился Клочков. — А где Кунанбаев копается? Опять потерялся?
— Я тут, — отозвался Кунанбаев. — У нас теперь два автомата есть…
Немец тем временем пришел в себя и застонал. Клочков помог ему встать. Немец был чуть выше его ростом, но уже в плечах. Он стоял, пошатываясь, и ошалело поворачивал голову из стороны в сторону.
— Двигай! — скомандовал Клочков и толкнул пленного в плечо.
Немец зашатался и вдруг, выхватив откуда-то нож, коротким ударом всадил его Клочкову в бок. Сержант вскрикнул и схватился за рану руками. В тот же момент Косматых занес над немцем приклад своей винтовки.
— Не смей! — захрипел Клочков и ударил немца ногой. — Тащите теперь нас обоих…
СНАЙПЕРСКИЙ ВЫСТРЕЛ
Едва солнце начало подсушивать росу, над лесом завыли «юнкерсы». И сразу же утренняя тишина, нежное щебетание птиц, ласковый шелест подлеска и тонкий перезвон листвы сменились оглушительным грохотом. Застонала земля, качнулись дубы, полетели вверх вырванные с корнями из земли березы, заволокло дымом лучи солнца, пробивавшиеся сквозь чащу. Враг мстил Железной за прорыв из кольца окружения.
Разведбат, разместившийся у самого берега Лоши, накрыло первой же серией бомб. Разбило две машины. Щука проснулся от грохота, приоткрыл глаза, но со своего места не встал. Даже тогда, когда на спину ему посыпалась земля, а на ноги упал срезанный осколком сук березы, даже тогда он только исподлобья оглядел все вокруг и от злости крепко сжал зубы. Об опасности, о смерти не хотелось и думать. Злость появилась оттого, что не дали выспаться, что так вдруг оборвался отдых и измученным голодом, уставшим людям снова придется включаться в работу. А может быть, еще и потому не встал майор, что почувствовал, как всего его ломает и бьет от озноба. Ночь, проведенная под дождем, дала себя знать. Он простудился.