— Держи на счастье! — сказал он. — Мне она здорово помогла. Рука у нашего сержанта была легкая.
Косматых молча с благодарностью хлопнул Ханыгу по плечу. Гранат в отряде было всего несколько штук, и люди хорошо знали им цену.
— В бой ни в коем случае не вступайте. Чуть что — назад! Будем прикрывать! — в последний раз напомнил Барбашов, и бойцы ушли в темноту.
Предполагалось, что вернутся они часа через три. Надо было как-то скоротать это время, и Ханыга, чтоб не дремалось, принялся пересчитывать патроны. Их оказалось не так-то много. Полсотни к трофейному немецкому автомату и три десятка винтовочных. Еще у него была граната, отобранная при обыске у Шиммеля. Но он не очень-то представлял себе, как ею пользоваться, и носил при себе исключительно для самоуспокоения. Сработает не сработает, а все-таки вещь: и добыта дорогой ценой, и к своим придешь не с пустыми руками.
Пересчитав боеприпасы, Ханыга взялся за свой вещмешок. Вытащил котелок. Достал какую-то тряпку и начал чистить у котелка дно. Вдруг из темноты, в том направлении, куда только что ушли бойцы, залаяли собаки и послышались крики. Потом раздалось несколько выстрелов, в небо взлетела ракета. Стало видно бегающих по улице людей. Кто-то промчался верхом на лошади. Трое оставшихся на высоте замерли.
Прошла минута, и уже не одна, а три ракеты разорвали темноту ночи. Трескотню автоматов покрыла пулеметная очередь. Над полем пронеслась огненная трасса. Пули ударили в землю и, словно брызги, разлетелись рикошетом в разных направлениях.
— Это по нашим! — сразу же определил Барбашов и, чувствуя, как в груди у него все напряглось, застонал. — Да что же нам так не везет?! Ведь уже к самому фронту вышли!
— Почему они сюда не бегут? — горячо зашептал Кунанбаев.
Над полем прогремело еще несколько выстрелов. Эхо гулко раскатилось в темноте и утонуло в напористом и злобном лае собак. Лай этот слышался уже не из деревни. Он тоже долетал теперь откуда-то с поля. Было ясно: началась погоня.
— Конец, — прислушиваясь к голосам, проговорил Ханыга. — Будут гонять, пока не разорвут. От собак живым не уйдешь. Это точно.
— Почему же они не бегут сюда? — нетерпеливо повторил вопрос Кунанбаева Барбашов. — Ведь я приказывал… Чуть чего, немедленно поворачивать назад!
— И не побегут, — ответил Ханыга. — Тут Знамя. Они это знают.
— Да ведь мы их прикроем. Люди они или нет?
— Потому и не бегут, што люди, — упрямо повторил Ханыга и снял с плеча автомат.
Прошло еще немного времени. В небо опять взвилась ракета. Ночь качнулась и расступилась широким кругом, внутри которого, отбиваясь сапогами и прикладами от собак, бегали два человека, а на границе света и тьмы полукругом стояли немцы и неторопливо посылали в бегущих пулю за пулей.
Ракета погасла. Ночь снова сомкнулась над полем кошмарной непроницаемой завесой. Громыхнул взрыв. Лай сразу же сменился истошным визгом. Сухо треснули автоматы, и все смолкло. Только вдали над селом в последний раз взлетела одинокая ракета и, прочертив в воздухе дугу, рассыпалась десятком крохотных искр.
Барбашова качнуло, будто от удара воздушной волны. Но это не была волна. Это были нервы. Они не выдержали напряжения. И Барбашов впервые за все дни после выхода из Молодечно почувствовал, что теряет над собой контроль. Ему стало нечем дышать. Грудь сдавило. Сердце прорезала острая боль. Кто-то невидимый цепко схватил за горло и потянул к земле. Барбашов рванул ворот гимнастерки и жадно глотнул ртом воздух. «Смерть идет по нашим следам, — захотелось крикнуть ему. — Идет, как волчица. Страшная! Черная! Ненасытная! На каждом шагу только смерть! За каждым кустом только смерть! Нас осталось уже только трое!» Удушье не проходило. Тогда он снова рванул гимнастерку и разорвал ее почти до ремня. Стало немного свободней. Прохлада лизнула тело. Он вздохнул чуть глубже. Словно путами сжимало сердце, мешало движениям и немилосердно тянуло вниз. Он сунул руку за пазуху, чтобы сбросить с себя эти путы, и наткнулся на твердый и гладкий жгут. Точно в бреду, он рванул с себя и жгут. Но жгут не поддался. Барбашов вцепился в него обеими руками и упал на землю. К нему бросились Ханыга и Кунанбаев. Но прежде чем они успели поднять командира, сознание его прорезала мысль: «Да ведь это же Знамя! Это же кровь моего народа, моих бойцов! Что я, право!»
Удушье прошло. Спазм в горле ослаб. Голова уже не болела.
— Надо уходить, — глухо проговорил Барбашов, вставая.
— Бежать треба, — поправил Ханыга. — Сдается, собаки взяли старый след наших хлопцев и сейчас будут здесь.
— Показывай дорогу. Ты тут был днем, — скомандовал Барбашов.
— Тогда за мной, — с готовностью принял на себя роль проводника Ханыга. — Бежим вниз, до ручья. А там по воде, и сколько хватит духу.