– Какой сок? Мы с Васёной никуда не ходили, и никакой сок никому не покупали! – пролепетала в ответ растерявшаяся от повышенного внимания родительница.
Итак, моя ложь была изобличена.
Поздно вечером, когда я уже сделала уроки и смотрела телевизор, мама пришла из школы красная, как спелый помидор, и, не сдерживая эмоций, обрушила на меня шквал упреков. Я разревелась, пулей выскочила в коридор, схватила свою куцую шубейку из неведомого науке зверя (на дворе была зима), впрыгнула в валенки и, хлопнув дверью, выскочила на лестницу, а оттуда – на заснеженную улицу.
Вот так я в первый раз в жизни ушла из дома. Целый час я наматывала круги около киоска «Союзпечать» неподалеку от нашего двора, целый час я ждала, что мама или папа, обезумевшие от беспокойства и волнения, найдут меня и со слезами будут уговаривать вернуться, моля все забыть и простить их. Но никто не пришел. Замерзнув и наплакавшись всласть, я нерешительно поплелась домой.
Там, как мне тогда показалось, никто и не заметил моего отсутствия. Мама преспокойно занималась на кухне хозяйственными делами, папа смотрел по телевизору программу «Время». Услышав, что я тихонько вошла в комнату, он повернул ко мне свой строгий взгляд.
– Василина, подойди сюда.
Я боялась своего папу. Он никогда не был добр и ласков по отношению ко мне, не уделял мне внимания, не проводил со мной время, не интересовался моей жизнью. Сколько я себя помнила, он или не замечал меня, или, что еще хуже, отчитывал за какие-нибудь мелкие проступки типа накрашенных ногтей и читал мне нотации. А один раз, совсем недавно, неожиданно вышел из себя от очередной мелочи и отлупил ремнем. Сейчас пришло время для очередного такого «воспитательного момента», и я смертельно боялась, что он опять применит ко мне высшую меру наказания. Но папа ограничился жесткой отповедью.
– Ты поняла, что ты плохо поступила? Ты должна попросить прощения у учительницы публично, при всех своих одноклассниках, потому что врала ты тоже при всех. Завтра обязательно это сделаешь, а потом отчитаешься передо мной.
Я опять много плакала, кивала головой и обещала, что все сделаю.
На следующий день перед первым уроком я, пряча от стыда глаза, скороговоркой пробормотала свои извинения Галине Николаевне, и с чувством неловкого облегчения отправилась на свое место. Учительница оказалась снисходительней моих родителей, она отпустила меня кивком и не стала читать нотаций.
В субботу мы с мамой на автобусе поехали навещать Лёшку Иванова в больнице. По дороге мама зашла в магазин и купила больному две бутылки злополучного яблочного сока.
В палате у Иванова было не протолкнуться. В первый выходной после собрания почти все родители нашего класса проявили редкое единодушие и привели своих детей поддержать Лешку. Иванов, сам немало смущенный своей неожиданной популярностью, возлежал на застеленной кровати и вместе с тремя мальчишками увлеченно собирал какой-то конструктор. Выглядел он, на мой взгляд, возмутительно здоровым. Ни мой визит, ни яблочный сок его нисколько не заинтересовали, мы с мамой удостоились от него лишь одного мимолетного взгляда и короткого «Нормально» в ответ на мамин вопрос, как он себя чувствует. Такое пренебрежение меня по-настоящему разозлило. Я из дома по его вине ушла, выставила себя вруньей глазах любимой учительницы, чуть не получила ремня от отца – а он сидит себе, как ни в чем не бывало, развлекается в окружении друзей и игнорирует меня и мою маму! Да как он смеет!
Все места для сидения в палате были заняты визитерами, прибывшими раньше нас, и мы с мамой вынуждены были встать у стеночки в изножье железной кровати Лешки. Чувствовали себя мы обе при этом крайне неловко. Я мрачно поглядывала на увлеченного конструктором Лешку и размышляла о том, сколько неприятностей он мне доставил своими сломанными конечностями. Лешка, чуя мой недобрый взгляд, постепенно начал поднимать на меня глаза и коситься с заметной опаской и непониманием. Очевидно, он недоумевал, чем же он мог прогневать тихую и послушную отличницу, коей я являлась.