Дед резво выхватывает протянутый пакет и идет в сторону единственной работающей кассы, что-то недовольно бурча. Там же толпятся остальные пенсионеры со своими нехитрыми покупками: хлеб, молоко, крупы, яйца, подсолнечное масло, все самое дешевое. Кассирша Лейла безучастно смотрит перед собой. Молча сажусь на вторую кассу, автоматически цепляю улыбку. Я люблю свою работу, правда. Люблю общаться с людьми, быть им нужной. Для меня, родившейся в самой лучшей в мире стране, это важно. Даже и не знаю уже, хотела бы я работать в другом месте. Но, даже если бы и хотела, вряд ли бы нашла ее в Н-ске: кроме госслужбы и торговли, другой работы здесь нет.
А я многодетная мать и единственный добытчик в семье. И, работая в «Пятерочке», я хотя бы уверена в том, что у меня всегда будет, из чего приготовить ужин. И это для меня тоже очень важно. Чувство стабильности и уверенности в завтрашнем дне.
Я несу ответственность за свою семью. Я их не подведу.
Телефон в кармане моего фартука непрерывно дзынькает. В чатах кипит жизнь. Я вспоминаю, что вчера утром написала ЕМУ, и сердце опять замирает в непривычном остро-сладком приступе волнения. Дождавшись момента, когда пустеет зал, дрожащими от волнения руками медленно достаю свой навороченный гаджет – артефакт моей прошлой московской жизни – и открываю мессенджер.
Он не ответил. Что ж, имеет право. Пятнадцать лет назад я сама ему точно так же не отвечала, игнорировала. А ведь он стучался в закрытую дверь снова и снова. Но я в очередной раз решила, что Леха Иванов мне не нужен. А если Василина Кожевникова, а ныне Алиева, что-то решила, никто ее не в состоянии переубедить.
Смотрю на свое вчерашнее сообщение, рядом с ним две синие галочки. Доставлено. Прочитано.
«Привет, как дела? Классная аватарка! Поздравляю!»
Конечно, я совсем не то ему хотела написать. Хотела спросить, приедет ли он в школу на двадцать пять лет выпуска. Но увидела фото в профиле и не сдержалась.
Он проигнорировал. И мне больно от его демонстративного молчания.
Глупо, Васенка, как же глупо. Так не годится.
Соберись, тряпка. Давай, напиши ему. Про вечер встреч, как и собиралась. У него молодая жена, тебе ничего не светит, ты его сама отшила. Всю жизнь отшивала. Ты взрослая тетя, тебе сорок один. Ничего уже не изменить. Смысл теперь жалеть о сделанном? И тем более о несделанном? Пятнадцать лет прошло.
Снова и снова смотрю на аватарку. Свадебное фото. Рядом с Лехой очень молодая и очень красивая невеста в шикарном платье. Да и сам Леха просто красавец в светлом костюме. Оба так и светятся счастьем. Смотрю на фотку снова и снова. Мне плохо, мне больно и обидно. Все равно смотрю. Мазохистка.
– Привет, Алиева! Я задержалась немного, ба ночью опять плохо было, скорую вызывали. Сейчас все быстренько сделаю!
Я вздрагиваю и торопливо опускаю телефон обратно в карман. Потом. Все потом.
Персонала постоянно не хватает. Да и те, кто есть, по разным причинам частенько не выходят на работу. Сплошные форс-мажоры. Студенты учатся, у матерей болеют дети, мужики болеют после пьянки или, например, ноги на гололеде ломают. Сонька, которая сейчас взмыленным галопом ворвалась в магазин, живет с парализованной восьмидесятилетней бабушкой. Днем за бабушкой смотрит специально нанятая сиделка, а ночью у постели старушки дежурит сама Сонька. Поит-кормит через трубочку, подмывает, меняет памперс, читает ей вслух новости. И потом еще днем в магазине добросовестно вкалывает. Я восхищаюсь Сонькиной энергичностью и жаждой жизни. Считаю ее своей подругой, хоть она почти на десять лет меня моложе. Надеюсь, и она тоже дорожит нашими отношениями.
– Сонь, в отделе бытовой химии ценники проверь, пенсионеры с утра уже жаловались, – кричу я Соньке вслед. Она несется в подсобку переодеваться, отвечает на ходу:
– Счас все сделаю. Блин, а что, грузчиков опять нет? Где дядя Коля, где Миша, в конце концов?
– У Мишки с утра занятия, он будет позже. До дяди Коли не дозвонилась. Как всегда, наверное.
В рабочей суете время идет быстро. В четыре руки мы быстро наводим порядок в магазине, диктуя друг дружке артикулы и сверяясь с накладными. Ближе к обеду появляется дядя Коля, заметно помятый, но относительно здоровый, и дело начинает спориться еще быстрее.