-- Это я-то лишен такта? У нас в "Харридже" тебя бы за такие слова просто подняли на смех.
-- Ты должен постоянно держать в голове, как важно для нас продать Рочестер-Эбби.
-- Буду помнить. Я всей душой за то, чтобы протянуть старине Биллу руку помощи. Куда же это годится? -- перешел Рори к глубокомысленным рассуждениям, он нередко задумывался на подобные темы. -- Билл начал свою карьеру с самого низа, как простой наследник графского титула, и благодаря собственной настойчивости и отваге в конце концов достиг того, что стал графом. Но едва только он успел нахлобучить на голову феодальную корону и сказал себе: "Хоп-ля-ля, урра!" -- как вдруг, точно кролика из шляпы, вытаскивают на свет социальную революцию и отбирают у него практически все до последнего пенни. М-да, что поделаешь, -- заключил Рори со вздохом. -- Послушай, Мук, -переменил он тему, -- старушка, ты не заметила, что на протяжении нашей беседы, для меня лично крайне приятной, я то и дело, с короткими интервалами, нажимал звонок, но абсолютно безрезультатно? Тут что, замок Спящей Красавицы? Или ты думаешь, все население этого дома выкосила какая-нибудь чума или холера?
-- Да Господи! ? воскликнула Моника. -- В Рочестер-Эбби никакие звонки не работают со времен Эдуарда Седьмого по крайней мере. Дядя Джордж, если ему нужно было позвать кого-нибудь из домашнего персонала, запрокидывал голову и выл, как койот.
-- Это когда ему требовалось надеть чужие сапоги?
-- Надо просто толкнуть дверь и войти. Что я сейчас и проделаю. А ты принеси вещи из машины.
-- И куда их поставить?
-- Пока на пол в холле, -- ответила Мук. -- А позже отнесешь наверх.
Моника переступила через порог и вошла в гостиную слева от дверей. В этой комнате во времена ее детства концентрировалась почти вся жизнедеятельность Рочестер-Эбби. Как и в других старинных английских домах таких же размеров, в Рочестер-Эбби имелось много высоких парадных покоев, которыми никогда не пользовались, а также библиотека, куда изредка заходили, и эта гостиная, место встречи всех и вся. Здесь в раннем детстве Моника сидела и читала "Газету для девочек", и здесь же, пока не запретил дядя Джордж, обладавший обостренным обонянием, она держала своих белых кроликов. Это была просторная, уютная, слегка затрапезная комната со стеклянными дверями, выходящими на террасу и дальше в сад, через который, как мы уже знаем, протекала речка.
Моника стояла, оглядываясь вокруг и вдыхая старый знакомый аромат табака и кожи и, как всегда, испытывая грустную радость и сожалея о том, что никак нельзя пустить часы в обратную сторону, -- а в это время из сада в комнату вошла девушка в рабочем комбинезоне, на миг в изумлении застыла при виде ее, а затем восторженно взвизгнула:
-- Маленький Мук... Дорогая!
Моника обернулась:
-- Джил, мой ангел!
И они бросились друг дружке в объятия.
Глава третья
Джил Уайверн была молодая, очень миловидная девушка, слегка присыпанная веснушками, и по всему видно, что деловая и толковая. Комбинезон на ней выглядел как военный мундир. Ростом она, как и Моника, была невеличка, и один интеллектуальный поклонник в неопубликованном стихотворении уподобил ее танагрской статуэтке*. Сравнение это, однако же, хромает, поскольку танагрские статуэтки, при всех их достоинствах, довольно статичны, тогда как Джил была подвижная и энергичная. Она обладала пружинистой походкой и в свое время в школе с успехом играла правым нападающим в хоккейной команде.
-- Милая моя Мук! ? проговорила она теперь. -- Это в самом деле ты? Я думала, ты на Ямайке.
-- Сегодня утром возвратилась. Прихватила в Лондоне Рори и на машине сюда. Он там, у крыльца, вытаскивает вещи.
-- Как ты загорела!
-- Ямайский пляж. Я три месяца работала над этим загаром.
-- Тебе к лицу. А Билл не говорил, что ждет вас сегодня. Ты вернулась раньше времени?
-- Да, я прервала свои разъезды более или менее досрочно. Мои средства, столкнувшись с нью-йоркскими ценами, тихо скончались. А вот и король торговли.
Вошел Рори, отирая платком пот со лба.
-- Что там у тебя в чемоданах, моя милая? Свинец? -- Заметив Джил, он замолчал и уставился на нее, наморщив лоб. -- Здравствуйте, -- произнес он неуверенным тоном.
-- Ты ведь помнишь Джил Уайверн, Рори?
-- Да, конечно. Джил Уайверн. Само собой. Как ты справедливо заметила, это Джил Уайверн. Ты рассказала ей про свой загар?
-- Она сама заметила.
-- Действительно, бросается в глаза. Она говорит, что загорала вся без ничего, -- доверительно сообщил он Джил. -- Старозаветный муж мог бы кое о чем задуматься, а? Но важно разнообразие. Так вы, значит, Джил Уайверн? Как вы выросли!
-- С каких пор?
-- С тех... с тех пор, как начали расти.
-- Вы ведь представления не имеете, кто я, верно?
-- Ну, этого я бы не сказал...
-- Я вам напомню. Я была на вашей свадьбе.
-- Для этого вы слишком молоды.
-- Мне было пятнадцать. Меня поставили смотреть за собаками, чтобы не прыгали на гостей. Шел, как вы, наверно, помните, проливной дождь, и у них лапы были в грязи.
-- Бог ты мой! Теперь я вас вспомнил. Значит, вы и есть та противная девчонка? Я тогда заметил, как вы вертитесь под ногами, и еще подумал: ну и пугало!
-- Мой муж славится утонченными манерами, -- вмешалась Моника. -- Его нередко называют современным графом Честерфилдом*.
-- Я как раз собирался добавить, -- самодовольно возразил Рори, -- что она за это время заметно улучшилась с виду, так что, как мы видим, никогда не следует отчаиваться. А после мы разве больше не встречались?
-- Встречались спустя год или два, когда вы здесь гостили летом. Я тогда только начала выезжать и, должно быть, выглядела еще противнее прежнего.
Моника вздохнула:
-- Ах эти выезды в свет! Старый добрый рынок невест! Так и вспоминаешь собственную молодость. Очки долой, зубные пластинки вон!
-- Затянуться, чтобы, где надо, было выпукло, а где надо -- впукло, -последовал вклад Рори, и Моника строго взглянула на мужа.
-- А тебе-то откуда известны такие подробности?
-- Да так, бываю в нашей секции дамского белья.
Джил рассмеялась:
-- Мне лично больше всего запомнились панические семейные советы на тему о моих хоккейных руках. Я должна была часами ходить держа руки над головой.
-- Ну и каков результат? Оправдались затраты?