Существо с крокодильими лапами и телом дельфина вынырнуло из ямы, которую рыло. Потоки Праздника усиленно потекли по устьям в стенах притона, вызывая интерес мерцающего призрака. Среди привычных энергий, которые для жителя тонкого мира были любимы и знакомы, была и та, которая ему не нравилась. Один из рукавов этой мистической реки было пропитан гнилью и разложением. В мире крокодилолапого дельфина что-то вспыхнуло.
— Азиат! — шипел Илья. — Азиат пришёл! Это конец!
— Завтра кому-то будет стыдно, ха-ха-ха, — заливался смехом Ефрейтор, записывая корчившегося Илью на камеру.
За окном раздалось ржание лошади. Дойчлянд подскочил, словив флэшбеки прошлой весны.
— Блядь, что-о-о? — с охуевшими глазами покосился на окно Дойч. — Вы слышали?
— Будто лошадь… — неуверенно подтвердил Могила.
Парни подошли к окну, перешагнув скрючившегося на полу Илью. Ничего необычного за стеклом не происходило, лишь ветер гонял по двору рваные пакеты.
— Пойду, погляжу, — неуверенно сказал Дойчлянд.
— Что поглядишь? — не понял Могила.
— Не знаю, — так и не внёс ясности хозяин квартиры.
Шелестели деревья, вечерние сумерки покрывали тротуары и дома, а тапочек Дойчлянда уткнулся в кучу тёплой и мягкой субстанции.
— Ебаные, блядь, собаки, — выругался Дойч.
Но, увидев размах погружения, обомлел. «Нихуя себе собаки!» — подумал герой, вытаскивая полностью унавоженную ступню. — «Нихуя это не собаки!».
Месиво на ступне было умеренно влажным и содержало в себе стебельки непереваренного сена. Лошадиное ржание, которое слышали все его товарищи, и навозный натюрморт на ноге не оставляли сомнений – животное о четырёх копытах было здесь!
Деревянная разделочная доска, висевшая под окном и являвшаяся гербом притона, шаркала о стену от прикосновений ветра. Это привлекло внимание Дойчлянда. Он увидел, что к ней на скотче прилеплена упаковка с лекарством. При более близком рассмотрении стало очевидно, что в руках у Дойча пузырёк «Тропикамида». «В хозяйстве пригодится» – подумал он, положив коробочку в карман.
Дойчлянд закурил и попытался вытереть тапок о траву, после чего развёл навозный бульон в луже, скопившейся в асфальтовой расщелине.
— Ну что там? — спросил Ефрейтор, когда Дойч вышел из ванной.
— В говно вляпался… — с омерзением ответил Дойчлянд.
— Да ты из него и не выбирался, — загоготал Ефрейтор.
— Шутки за триста… — с пресной миной заметил Дойчлянд, усаживаясь на диван. — Судя по тому, что на гербе я нашёл упаковку тропика, к нам и впрямь явился тот холинолитический азиат, как его? Про которого Фёдор рассказывал…
— Ага, наш Илюшка-то блаженный прав, поди! — улыбнулся Могила.
— Полно тебе издеваться над святым человеком, Иван, — изображая боярина, стал отстаивать честь Ильи Ефрейтор.
К наступлению ночи Илья оклемался от спайса. Дойчлянда очень обеспокоили скрюченные конечности друга. Илья уверил его, что подобное уже случалось и тревожиться не стоит: дело временное.
От греха подальше Дойч незаметно убрал свёрток с концентратом в карман куртки Минета.
4 сентября
Дойч проснулся под вечер. В окне лишь слабо угадывались солнечные лучи, плотно укутанные тучами. Дойчлянду хотелось тепла, пусть даже от недосягаемого светила, но и оно уже переваливалось за горизонт, оставляя героя наедине с нарастающим беспокойством. Илье не становилось лучше. Вместо того, чтобы позвонить в скорую или хотя бы попуститься, музыкант уверил хозяина квартиры в том, что отличным лекарством от спазма будет инъекция амфетамина.
Дойчлянд воспринимал Илью как благоразумного человека и даже сейчас предпочёл довериться его словам.
Герой пошёл на кухню, но вместо «скоростных» разносолов на столе лежала записка: «Спасибо за сон. Оставил вам немного дорожек для утренней пробежки».
— Заваришь на тропикамиде, а? — попросил Илья.
— Может тебе тогда в артерию сразу укольчик? — добродушно пошутил Дойч.
— Ну, я же не зря Сашын-Корца в трипе увидел, — заулыбался Илья. — Господь его мне и направил. А если Господу угодно, то кто мы с тобой такие, чтобы противиться?