Придав лицу выражение суровости, потому что с женщиной следует быть сдержанным, Маса остановился.
– Я исполнил обещание. Исполнила ли свое ты?
Она поднялась на ноги. Уголки рта едва заметно раздвинулись. Шуша улыбалась!
– Я отведу тебя к Зае-тунчжи и делай с ним что хочешь. Но сначала я должна убедиться.
– В будущем, когда ты лучше меня узнаешь, ты научишься верить мне на слово, – строго сказал Маса. – Вот, смотри.
Он снял заплечный мешок, распустил тесемку.
– Это голова моего лаода. Я очень любил его, но тебя я люблю больше.
Шуша заглянула.
– Настоящий цзюнцзы. Красив даже в смерти.
Растянула губы еще шире – это, вероятно, был уже заливистый хохот – и шлепнула Масу открытой ладонью по макушке, вроде бы несильно, но он опрокинулся навзничь. В ушах звенело, перед глазами вертелись радужные круги.
– А ты – настоящий бэндань. Прощай, ты меня очень повеселил своим смешным китайским и своей глупостью.
Она бросила папиросу, сунула в рот иголку, подняла мундштук.
Маса мог бы откатиться в сторону, потому что удар сбил его с ног, но не оглушил. Однако не захотелось. Зачем нужна жизнь, если она с тобой так обходится?
– Сука, – сказал он Шуше по-русски. Времени сочинить предсмертное хокку все равно не было.
Трубка издала не плюющий звук, а оглушительно грохнула. У китаянки точно посередине лба появился черный кружок, голова резко откинулась, тело свалилось в траву.
Маса изумленно сел.
Вдоль рельсов шел господин с дымящимся револьвером в руке.
– Ты совсем расклеился, – укоризненно сказал он. – Даже не заметил, что я за тобой иду. Стыдно.
А Маса нисколько не обрадовался. Он закрыл лицо ладонями и затрясся от рыданий.
– Она меня не любила, я ошибся… Но я… я полюбил ее. Я думал, мы будем вместе. Как вы с госпожой… Я думал, у нас тоже родится ребенок. Думал, пускай у вас девочка, а у нас мальчик, и когда они вырастут…
Не мог продолжать. Рвалось сердце.
Господин взял плачущего за шиворот, грубо подволок к трупу.
– Ну, дети-то навряд ли.
– Что вы делаете?! – в ужасе закричал Маса, видя, что Фандорин стаскивает с убитой штаны.
– Полюбуйся. Это никакая не женщина. Твоя Шуша – евнух.
Маса смотрел на оголенное место, хлопал глазами.
– Когда я вычислил, что твоя избранница служила в охране императрицы Лунъюй, сразу это понял. Если бы речь шла про Цыси – иное дело. Старая императрица правила сама, славилась вздорным нравом и непочтением к т-традициям. Вот она вполне могла держать подле себя женщин-телохранительниц. А Лунъюй-тайхо никакой власти не имела и ни за что не посмела бы нарушить правила Запретного Города. Разве ты не знаешь, что личные покои государей и государынь там могли охранять только евнухи? Нужно читать больше к-книжек.
– Если вы догадались, что Шуша меня обманывает, почему не сказали? – спросил Маса, сжимая виски. Радужные круги не исчезли, а вертелись всё быстрее. – Это жестоко. Я никогда еще не чувствовал себя настолько униженным…
– Ты бы мне не поверил. Любовь – она такая. – Господин потрепал Масу по затылку. – Бедняга. Тебе, наверное, тяжело смотреть на нас с Моной?
Ссутулившийся, постаревший лет на сто, Маса с трудом поднялся.
– Мне очень стыдно, господин, – безжизненно сказал он. – Я думал, что только вы глупеете от любви. Но таким дураком, как я, вы никогда не были. Простите меня. Я всё испортил. Теперь мы не найдем злодея Заенко. Шуша, конечно, его предупредила.
Фандорин щелкнул его по лбу.
– Эй, приди в себя! Ты ведь меня знаешь. Когда это я обрывал нить? Разве стал бы я убивать эту ошибку п-природы, если б Заенко уже не был у нас в руках?
– А? – спросил Маса, что, конечно, было ужасно невежливо.
– Пока вы тут ворковали, я внимательно осмотрелся. И заметил, что в окошке будки посверкивают блики. Там зритель с биноклем. Для кого, по-твоему, могла Шуша устроить этот с-спектакль? Заенко пришел полюбоваться, как умирает человек, который расправился с бомбистами. Сейчас товарищ ч-чекист сидит тихонько, ждет, когда мы уйдем. Пойди, возьми его. Тебе полезно в-взбодриться.
Круги вертеться сразу перестали.
– Мне уже гораздо лучше, – сказал Маса.
Средство от зубной боли
Судьба революции висела на волоске, стальные челюсти белых армий смыкались на горле истекающей кровью Республики, а большевик Романов глядел в окно и думал о любви.
Надя вчера сказала: «Ты не понимаешь. Проблема не в тебе, проблема во мне. Мужчина способен любить что-то больше, чем кого-то. У женщины так не получается». Алексей злился. Они наконец были вдвоем, наедине, а Надежда упиралась кулачком ему в грудь, отодвигала лицо, и всё говорила, говорила.