– Что это «РККА», не знаете? – спросил Романов.
– Рабоче-крестьянская красная армия. Вот думаю – записываться, нет… Паек дают, – вздохнул драгун. – Жить как-то надо… Эх, пойду.
Алексей вошел за ним. В длинном коридоре толпилось много людей, по виду – сплошь бывшие офицеры. Оно и понятно: нижние чины после демобилизации просто отправились по домам, вернулись к прежней жизни, а куда деваться профессиональным военным?
Алексей стал медленно прохаживаться, приглядываясь и прислушиваясь. Разговоры были тихие, унылые: нечем жить, паек, паек, паек, до чего же мы докатились, пропала Россия, в Архангельске англичане, немцы наступают на Париж.
На Романова тоже посматривали. Вернее, на его грудь. Шинель он распахнул, стали видны боевые ордена: офицерский и солдатский «георгии», «владимир» с мечами.
– Снимите это, – посоветовал немолодой артиллерист. – Недавно комиссар накричал на георгиевского кавалера, сорвал с него крест. Зачем нарываться?
У него самого на мундире был только академический значок, от орденов остались лишь дырочки.
– Сорвать, может, и не сорвут, однако назначения точно не получите, – сказал другой.
– Мне за три месяца жалованье не выплатили! Пусть выдадут. А назначения от них мне не надо! – Романов говорил громко – не так, как остальные. – В Москве теперь главная власть – германский посол Мирбах. Что он прикажет, то большевики и делают. Это что же, я буду немцам служить? Которые моих товарищей убивали?
– У вас, верно, семьи нет, – печально вздохнул артиллерист. – А у меня трое детей. Да-с.
Второй шепнул:
– Пускай лучше заправляет Мирбах, чем Ленин с Троцким…
– Господа, господа, поосторожней, – шикнул третий. – Слыхали про ЧК? Запросто могут ходить тут, подслушивать. Мы для них подозрительный элемент.
Все умолкли, оглядываясь.
Романов приметил, что некий благообразный, сильно пожилой господин в длинной кавалерийской шинели, с седоватой бородкой клином действительно остановился и прислушивается. На чекистского агента он был никак не похож, да, если верить Орлову, в ЧК и не было агентов.
Специально для кавалериста, проходя мимо, Алексей презрительно пробормотал:
– Офицеры, мать их. Тьфу! Овцы…
Потом он поговорил в том же духе еще в двух местах, всё время периферийным зрением следя за пожилым. Тот близко не подходил, но и не отвязывался. Неужто клюнуло, с первого же заброса?
– А катись она, ваша «эркака»! Пусть подавится моим жалованьем! – громогласно объявил Романов напоследок и пошел к выходу.
Идет сзади или нет? Оборачиваться нельзя.
Шел кто-то, шел, не отставал!
На улице Алексей остановился зажечь папиросу. Шаги за спиной тут же стихли. Снова двинулся – возобновились.
Он ощутил подзабывшееся чувство, азарт охотника – и вдруг устыдился. Господи, ведь не на чужих охотишься, а на своих, на русских, с кем еще вчера был вместе. Но теперь люди делились на своих и несвоих по иным признакам. И вообще, прав Орлов: к черту мерехлюндии.
Романов применил элементарный агентурный прием – сделал вид, что поправляет фуражку. В ладони было спрятано маленькое зеркало, чтобы смотреть назад, не оборачиваясь.
Оп-ля. «Хвостом» оказался не давешний дядя, а какой-то тощенький паренек в лыжной финской куртке. Стоит, делает вид, что изучает афишу на тумбе, а сам косит глазом. Может, показалось? Очень уж юн, совсем мальчик.
Для проверки Алексей проделал еще один трюк, тоже примитивный: снова зашагав, слегка задел плечом встречного и повернулся извиниться.
Мальчишка окончательно себя выдал – шарахнулся за тумбу.
В общем, ясно. Не загадка пляшущих человечков. Пожилой кавалерист бродит по коридору военно-учетного управления, отбирает офицеров, которые кажутся ему перспективными, а потом дает сигнал пареньку. Тот, видимо, пасется неподалеку от входа. Теперь мальчик будет таскаться по пятам, проверять: куда человек пойдет, с кем встретится, где проживает и прочее. Можно, конечно, поиграть в эту несложную игру, да времени жалко.
Поэтому Алексей поступил проще. Свернув в подворотню, спрятался в густой тени. Дождался, когда «хвост» сунется следом, – и крепко ухватил мальчишку за шкирку. Вблизи тот оказался совсем зеленым, лет семнадцати, а то и шестнадцати. Белокожий, тонкошеий, с пушком на верхней губе. Возмужает – станет красавцем, а пока как есть гадкий утенок.
– Сопливый совсем, а уже шпионишь! – прошипел Романов. – Прыщ чекистский!
Парень не испугался, а оскорбился.
– Я совсем не то, что вы подумали! Я не сопливый, я юнкер! А насчет прыщей это недостойно! – придавленно пропищал он. На лбу у него действительно розовела россыпь прыщей – за них и обиделся.