Единственное, что Мона поняла: кажется, шатен – племянник генерала Гай-Гаевского, командующего белогвардейской Добровольческой армией. Про него часто пишут в советских газетах, даже карикатуры помещают: толстяк в пенсне, в одной руке виселица, в другой кнут.
– Господа, после доругаетесь! Быстрее!
– Да-да, – буркнул ужасно сердитый племянник, обогнал ее и первым прыгнул в лодку.
Блондин сзади подсадил Мону (решительно, но деликатно), перелез через борт сам, крикнул:
– Давай, дед, гони!
Отец Сергий кинул на него неласковый взгляд, повернул рычаг.
Баркас вскинулся носом, выбросил из-под кормы фонтан брызг, сорвался с места.
Трое в лодке, не считая собаки
Самое удивительное, что эта парочка продолжала выяснять отношения и в лодке, даже не поблагодарив за спасение.
– Я ни в чем не виноват! – кипятился шатен. – Кто вас просил стрелять, Завшифот? Я бы всё объяснил!
– Кому? Кандыбе? Он бы вас вывел в расход без разговоров! Эх вы! Я вам жизнь спас, а вы лаетесь! Ну и катитесь назад к своим красным, товарищ помначшта-бриг… как вас… Штукин!
– Скукин, моя фамилия Скукин, – зло поправил шатен. – А кто вы-то такой? Чего вы полезли? Я только знаю, что вы заведующий шифровальным отделом… Каганович, кажется?
– Канторович.
До Моны дошло, что эти двое толком не знакомы.
– Всем лечь на дно, – коротко сказал отец Сергий. – Сейчас будут стрелять.
Оглянувшись, Мона увидела на берегу людей. Они прикладывались к ружьям. Баркас отплыл довольно далеко, и страшно не было, но все же она поскорей кинулась на мокроватое дно лодки, столкнувшись локтем с помнач-чего-то-там Скукиным.
– Пардон, – извинился тот, морщась от визга пуль. Одна лязгнула по железной уключине, и вот это уже было страшно. Мона вскрикнула.
– Ничего, – донесся спокойный голос с кормы. – Сейчас п-повернем по излучине, и они перестанут нас видеть.
Баркас немного накренился, и пальба действительно оборвалась.
Мона и двое остальных сели.
– Вы кто такие? – мрачно спросил отец Сергий.
Первым ответил Канторович:
– Я офицер, штабс-капитан. Записался к красным, чтобы добраться до фронта и уйти к нашим. Ждал удобного момента. И когда Кандыба на вас накинулся: «Сдавай оружие, контра!» – продолжил он, уже обращаясь к Скукину, – я подумал, что вы тоже свой. Вот и уложил его.
– Кто это Кандыба? – перебил отец Сергий.
– Начальник особого отдела Восьмой армии, – объяснил Скукин. – Наша дивизия всего неделя как сформирована. Приписали к Восьмой, и особотдел, наверно, стал проверять анкеты военспецов. Увидели, что мой дядя – генерал Гай-Гаевский, хотели разобраться. А этот умник, – кивнул он на Канторовича, – угрохал главного чекиста. Теперь извольте: я изменник и враг советской власти.
Горестный монолог завершился крепким словом.
– Здесь д-дама, – одернул его отец Сергий.
Шатен посмотрел на Мону внимательней.
– Прошу прощения, сударыня. Вы так одеты – я думал, просто баба. Позвольте представиться. Аркадий Сергеевич Скукин, подполковник генерального штаба. Бывший, разумеется. Мобилизован в РККА, получил должность помощника начальника штаба бригады – неплохое, кстати, назначение. Из-за этого кретина Канторовича я превратился в государственного преступника.
– Послушайте, К-Канторович, – обратился отец Сергий к блондину, – а более правдоподобную фамилию вы себе взять не могли?
Штабс-капитан с достоинством ответил:
– Во-первых, чтоб вам было известно, евреи бывают и белобрысые. А во-вторых, других документов достать не удалось… Все патроны отстрелял, – проворчал он, глядя на откинутый барабан и вытряхивая из него пустые гильзы. Одна, ударившись о бортик, отскочила, ударилась о колено рулевого.
– Миль экскюз, почтенный старец. А вы-то кто? – спросил лже-Канторович.
Тот поднял гильзу, рассеянно повертел, бросил в воду. Ответил сухо:
– Я – почтенный старец.
– …Сергий, – закончила Мона. Ей было неловко за его невежливость.
Чего он так разозлился? Уже не из-за того ли, что в баркасе появились молодые мужчины?
У нее-то настроение было просто прекрасное.
Отдышавшись и успокоившись, спасенные стали разговорчивее.
Штабс-капитан (Мона решила, пусть остается Канторовичем, раз никак иначе не назвался) рассказал, что состоял в московском подполье, а когда начались аресты, записался в армию к «товарищам». Поскольку в прошлом он студент-математик и шахматист, его взяли в шифровальный отдел.