- Билл… - опустив Билла к себе, я аккуратно вошёл в него пальцем. Парень весь сжался, обняв меня рукой за шею, и часто задышал. Я двинулся назад на одну фалангу и снова вошёл в него. Затем снова и снова, добавляя второй палец, входя глубже, раздвигая пальцы внутри. Билл тихо застонал и мягко поцеловал мою шею. Там так узко и горячо. Кажется, что если я проникну туда своим членом – его расплющит и обожжёт. Билл же только рассмеялся и стал сам насаживаться на мои пальцы, касаясь ягодицами моих бёдер через джинсы. – Сними их. – Чуть ли не в приказном порядке выплюнул мне в ухо и снова перевернул нас, расслабленно развалившись на кровати. Я вынул пальцы из расслабленной дырочки и, стянув дрожащими руками джинсы с боксёрами, снова устроился между его ног. Билл протянул руку к краю кровати и вложил мне уже тёплый тюбик в руку. И я, размазав гель по всей длине члена и для уверенности, проведя им несколько раз между ягодиц, вошёл одной головкой. Парень тихо вскрикнул и вцепился пальцами мне в дреды. Отвлекая себя от боли, он резко сорвал кепку с дюрягой, отчего дреды упали на его плечи и скрыли небольшой лучик света, пробиравшийся тайком между штор. Я толкнулся снова, наполовину проникая в его тело, а Билл раскинул руки и закатил глаза. Немного нахмурил брови и с силой прикусил нижнюю губу.
- Больно? – тихо спросил я, двигаясь назад и снова толкаясь внутрь. Он только дёрнулся на кровати и, притянув меня к себе за шею, впился в губы.
Там действительно очень горячо и узко. Настолько, что в голове появляется густой туман. Настолько, что я теряю контроль над телом. И пульсация там внутри заставляет двигаться сильнее, вдавливая любимое тело в матрац, превращая пружинки в плоскость, а волнение в экстаз. Заставляет громко стонать и закатывать глаза. Билл подаётся навстречу, легко находит ритм и стонет со мной в унисон. Руки онемели от переноса всего веса на локти, ноги устали, с шеи пот капает на плечи. Билл что-то шепчет, мечется по кровати, отчего его волосы путаются в моих пальцах. Спускаю руку по его животу, не прекращая движение, и глажу пульсирующий член по вздутым венам. Выгибается, хватает ртом украденный любовью, воздух, царапает ногтями мою спину, сжимает мышцы и двигается быстрее.
Второй рукой надавливаю на внутреннюю сторону его бедра, прижимая ногу к кровати, и снова быстро толкаюсь, стараясь в том же ритме дрочить его член. Опускаю голову к его плечам, ключицам, соскам. Ласкать губами не получается, только грубо кусать и быстро зализывать языком.
- Я сейчас кончу… - прошипел Билл, прикусывая свой палец и сильнее насаживаясь на меня. Переместив ладонь ближе к головке, я стал остервенело дрочить, иногда большим пальцем надавливал на яички, оттягивал их немного вниз и снова возвращался к верхушке члена. Таким я Билла никогда не видел, но уверен, что увижу ещё не раз. Выкрикивает что-то пошлое, до крови кусает губы, закидывает другую ногу мне на плечо и притягивает моё лицо к своей шее, мечется, машет головой. Когда же он почувствовал приближение оргазма, он больно вцепился мне ногтями в плечо и укусил за губу, после чего обильно залил спермой свой живот и мою руку. Я же продолжал грубо двигаться в нём, с каждым толчком ускоряя темп. Казалось, под нами и над нами всё исчезло, голову сжало со всех сторон, мышцы сокращались с невероятной скоростью, и я с сильным толчком излился внутрь Билла.
Некоторое время я пытался дышать, обняв обмякшего парня за талию, а после, выйдя из него, безвольно упал рядом. И пришлось долго фокусировать взгляд на его лице. Ведь вся комната, как в тумане. В очень густом тумане. В нашем тумане.
*19*
Краски
Всё-таки здесь совсем неинтересно. Кучки каких-то неизвестных мне людей, придерживающих очки на носу и шляпки на голове, всё перебегают от одной измазанной бумаги к другой, неискренне цокая языком, удивляясь, обсуждая и делая вид, что они офигенно понимают в современном искусстве. Искренне вглядывался в эту размазню только Каулитц. Ничего не пытался показать, не обращал внимания на других людей. Возле некоторых картин лыбился как идиот, а у других - просто подолгу стоял, прикусив губу. А я поглядывал издалека, опёршись о стенку, поправляя пиджак, и всё пытаясь понять, как подобной живописью вообще можно восхищаться. Иногда Билл бросал на меня хитрые взгляды, а иногда в наглую подходил и тащил за рукав к картине, которая ему понравилась. А я не мог смотреть на картины.
В конце концов парень недовольно фыркнул и, проведя меня в соседний зал, откуда уже ушли противные разглядыватели, злобно посмотрел в глаза.
- Ты можешь хотя бы для меня сделать вид, что тебе интересно? – мне интересно. Смотреть на него всегда интересно. – Тоом… - Билл вздохнул, закатив глаза и приложил ладонь к влажному лбу, приподняв брови. Ну что я сделаю? – Зря я, наверное, вообще решил тебя взять с собой. Знал ведь, что тебе совсем не будет комфортно в подобной обстановке…
А мне комфортно. Нет, мне правда комфортно. Но я чувствую себя влюблённым идиотом. Улыбается… Значит не всё ещё потеряно. Так, а теперь надо срочно сделать серьёзное и заинтересованное лицо, пока я не потерял эту возможность со своим затуманенным мозгом. Хихикает. Чёрт, а это уже плохой знак!
- Пошли, герой, - тянет меня за руку в тот самый зал с этими фальшивыми людьми. Я сделал лицо? Вроде сделал. Теперь надо подойти к какой-нибудь изрисованной бумажке и держать это лицо до последнего.
- Билл! Вот ты где! А я тебя искала. – По блестящим узорным плиткам процокали худые ноги в бежевых капроновых колготках с серым отливом. Со своим задумчивым лицом в одну точку я только ноги и успел заметить, пока женщина приближалась. Нет, мать у него всё-таки классная, хоть и выглядит так холодно. – Сейчас Рейле выйдет на сцену рассказывать о своей выставке, а после ожидается аукцион.
В этот момент Билл мне напомнил маяк. Светится и крутится, перекидывая взгляды с одной мазни на другую. Зря фрау Каулитц таким торжественным тоном заявила ему об аукционе. Он ведь теперь будет крошить мой мозг своими счастливыми улыбками. А мне здесь ещё довольно долго находиться… Вдруг не выдержу и начну зацеловывать за первым попавшимся углом? Ну, конечно о бедном Томе все думают в последнюю очередь!
- Идём, «бедный» Том, я хочу быть совсем рядом со сценой. – Парень потащил меня куда-то сквозь толпу толстых мужчин в очках с их дамами в летучих платьях, шёлковых шарфах и дорогих колье. За это минутное путешествие, я успел нанюхаться самого различного парфюма, в котором, видимо, эти женщины решили искупать свои наряды, а не просто немного провести перед выходом из дома пальцем с капелькой под мочкой уха и по запястьям. Странные особы аристократической наружности почему-то считают, что если вылить на себя флакон чего-нибудь жутко дорогого, то можно казаться ярче и изысканнее. А о том, что, подходя к ним, ничего кроме, тщательно скрываемой, слезоточивости у мужчин не бывает – не подумали. Вот Мой Билл пахнет не ярко и не изысканно, но зато так, что ноги теряют связь с землёй. Вы так не умеете, чёртовы аристократки.
Билл сильнее потянул меня за рукав, хотя мы уже стояли рядом со сценой, и идти было, собственно, некуда (сценой это, в принципе, сложно назвать – так, выступ над полом где-то в метр). Он как-то неопределённо пожал плечами и, опустив голову, прислонил согнутый во второй фаланге палец к нижней губе, будто волнуясь или задумываясь о чём-то тревожном. Вот знать бы мне о чём он думает… Это даже как-то нечестно – мне от него не скрыть ничего, а ему можно делать всё, что угодно и думать о чём захочется.