Подошли два пацаненка, один попросил велики.
Покататься.
Сказал.
Энеро не дал.
Пацан что-то зашептал на ухо другому, и оба заржали. Потом харкнул на землю, развернулся и ушел обратно к взрослым.
Мясо нагревается и начинает пахнуть. От жира с колбасок угли шипят. Чернявый возвращается и садится у решетки. Следит. Делает глоток вина.
В отсвете костра он видит ската и удивляется, как будто не ожидал обнаружить на дереве, куда они его подвесили несколько часов назад. Посмеивается. А куда бы ему деваться? Снова окидывает его взглядом. Встает и подходит к дереву. Изучает ската. Дотрагивается. Шкура сухая и натянутая. Мясо прохладное. Чернявый принюхивается. Пахнет глиной. Рекой. Закрывает глаза и раздувает ноздри. За этими запахами чувствуется еще один душок, и Чернявому он не нравится.
Он отшатывается, делает шаг назад и снова придирчиво осматривает ската. Качает головой. Что им делать с этакой громадиной? Если оставить висеть, он от росы вздуется, и к полудню у них будет без малого центнер тухлятины на веревочке.
Энеро оглушительно хохочет.
Ну, что я говорил, малявка? А ты думал – в сказку попал? Недаром я Рей – король! Понял?
Тило смеется тише, как отец.
Ага, король. Король грязножопый!
Эй.
Говорит Чернявый.
Эй.
Повторяет он.
Друзья оборачиваются, все еще улыбаясь.
Чернявый указывает на ската, тычет пальцем в пятнистую шкуру, словно в карту.
Что делать-то будем?
Спрашивает он.
Ждать пришлось несколько часов. Тот факт, что Эусебио приходился знахарю крестником, не давал им никаких преимуществ. Эусебио пару раз наведывался в дом, принес от крестной бутербродов с колбасой и прохладной колодезной воды. Энеро вздремнул. Чернявому приспичило по-большому, пришлось бежать в кусты. Наконец, когда очередь почти иссякла, Эусебио в очередной раз вернулся из дома и велел поторапливаться: крестный их сейчас примет.
Они вошли в комнатушку, пропахшую горячим воском. Повсюду горели красные свечи. Посередине стоял стол, и за ним в кресле с широкими подлокотниками сидел высокий худой человек. Это и был Гутьеррес. Он закинул ногу на ногу, как женщина, и курил, зажав сигарету длинными и тощими, как и всё в нем, пальцами. Ногти тоже были длинные. Гутьеррес указал на пустой стул перед столом. Энеро подошел поближе, а Чернявый остался у двери.
Ты, значит, Энеро.
Сказал знахарь.
Энеро кивнул.
Утопленник, говоришь, снится.
Энеро глянул на Эусебио, и тот ответил за него.
Уж два раза как снился, крестный.
Сказал он.
Ты садись, садись.
Сказал Гутьеррес.
Энеро повиновался. Гутьеррес вдавил окурок в пепельницу и положил руки на стол. Пошевелил пальцами, давая понять, чтобы Энеро тоже протянул руки. Взял их в свои и закрыл глаза. Слегка подтянул Энеро к себе. Тот почувствовал запах перегара. Гутьеррес замер на несколько секунд, а потом вдруг бросил его руки, будто обжегся. Откинулся на спинку кресла и снова закурил. На сигарете образовался длинный изогнутый столбик пепла и от легкого движения обрушился.
Иногда сны – это эхо будущего.
Сказал Гутьеррес.
Он тебе всегда будет сниться, так что лучше привыкай.
У Энеро в животе похолодело. Затошнило.
Знахарь шевельнул подбородком, и Эусебио быстренько подхватил Энеро под руку. Чернявый тут же открыл дверь. Гутьеррес свистом позвал его.
А у тебя, чернявенький, глисты, поэтому такой костлявый. По зубчику чеснока натощак неделю.
Чернявый стрельнул в него глазами и выскочил из комнаты. Эусебио и Энеро вышли следом.
Тило крутит ручку портативного приемника.
Белый шум. Помехи. Пастор-евангелист. Помехи. Лотерея. Реклама. Белый шум. Что-то такое тропическое.
Во, оставь. Оставь.
Говорит Энеро и протягивает руку, как бы останавливая Тило. Кисть этой руки мягко покачивается, голова тоже покачивается, на лице улыбка. Лицо от улыбки по-настоящему озаряется. Энеро маневрирует телом, подымает его с земли, ставит поудобнее на ноги, на босые ступни, пухлые, как пирожки. Другая рука толкает воздух от себя. Одна к себе, другая от себя. Одна к себе, другая от себя. Бедрами вперед-назад, вперед-назад, плавно, как маятник. Лицо уставлено в звездное небо. Широкая улыбка. Луна освещает дырку от резца. Тило тоже вскакивает. Подхватывает руку Энеро кончиками пальцев. Тощие ноги Тило, птичьи, цапельные, гнутся вперед-назад. Энеро кружит его, привлекает к себе, обнимает за талию. Бедра сближаются, подстраиваются под ритм друг друга. Вперед-назад. Теперь оба сомкнувшихся тела толкают воздух. К себе. От себя. Энеро запевает. Поднимает голову и запевает. Тило высвобождается из объятий и танцует рядом с Энеро, который поет поверх голоса, несущегося из приемника. Чернявый хлопает в такт. Во рту у него зажженная сигарета. Он затягивается и выпускает дым. Затягивается и выпускает. Без рук. Хлопает в ладоши.