Выбрать главу

«Всех», Любавушка, двое — ты да я.

А внутри: «я — человек», «аз — есмь». Не придуманное, не выученное, не выстраданное путём долгих мучительных размышлений или кровавого жизненного опыта, но естественное, прирождённое.

Не-Чехов: «выдавливать из себя по капле раба»…

— Выдавливать? — Давайте! Это игра такая? Весёлая? А что это такое — «раб»?

Отказ от сравнения. От сравнения себе с кем-либо другим. Не нервное «а пошли вы все!», а… просто не интересно.

   «Не нужно прогибаться под изменчивый мир    Пусть лучше он прогнётся под нас»

Конечно — «не нужно». «Лучше он прогнётся» — а зачем? В чём лучше-то? Кого-то гнуть, ломать… какая глупость! Люди, вы больные? Да?

Всё-таки мужчины — очень стайные животные. Мы постоянно, хотя бы чисто инстинктивно, оцениваем своё место в иерархии. 90-е для множество мужчин были катастрофой не потому, что есть было нечего или взять негде. А потому что «стая» развалилась. Не вообще СССР, а та конкретная «стая», в которой «занимал позицию», «отвоёвывал место под солнцем».

Не потому, что «делать нечего», потому что — незачем. «Стая» — разбежалась. И ни инстинкт самосохранения: «сопьёшься и умрёшь!», ни инстинкт продолжения рода: «дети голодные сидят!» — не смогли вывести сотни тысяч мужчин из состояния тоскливой апатии, «спячки». Потому что третий инстинкт — социализация — умер.

«Со-стайники» — разбежались, их мнение, любое — позитивное/негативное — исчезло. А остальное — не интересно.

Семья? Один из эффектов эмансипации: готовность свалить ответственность за семейство на женщину.

— Вы же хотели равенства? Ну, давай. Я вас…надцать лет кормил. Теперь твоя очередь.

У женщин важность чужого мнения о себе — ещё важнее. Но — иначе. Стоит собрать вместе трёх примерно равных женщин в одном месте и у двух из них начнётся:

— Как против неё будем дружить?

У них очень редко формируются иерархические стаи. У них другие правила игры, другие зависимости от окружающих. Пусть даже и более катастрофические. Но менее… социальные? Более биологические?

Это свойство — чувство собственного достоинства, внутренней независимости — возникающее вдруг среди людей в особо концентрированной форме, не приводит к асоциальности, к аутизму. Просто любой человек воспринимается чуть не так. Без невидимого ореола «стайной» позиции? Более… демократически?

— Умнее меня? Это хорошо, интересно. Надо его послушать. — Старше? Хорошо, буду более уважительной. — Начальственнее? — И что? Не умнее, не старше? Тогда — как к равному, как ко всем. Пока не докажет обратное.

Может спросить:

— А она красивее меня?

И будет даже переживать, волноваться. И всё равно — поверху, едва-едва. Просто принято так спрашивать. А душу… не задевает. Может похвастаться новым платочком или дареными бусиками. Точно также: девушка должна хвастать обновками, подарками, так принято, для разговора. Чтобы не обидеть собеседниц, чтобы поделиться с ними радостью.

Радостью — поделится. Со всеми. Беду — пережить. В себе. Все люди — разные, все люди — равные. Благожелательный интерес, забота о каждом, готовность помочь, подставить плечо, просто улыбнуться человеку… Всякому доброму человеку. Да хоть бы просто — незлому. Но не христианское всепрощение, не бессильная любовь к миру божьему просто по факту его существования во всех его проявлениях.

«Кто нас обидит — и полугода не проживёт». Или чугунно-бетонное:

— Человек — дрянной оказался. Вычёркиваю.

Не злобно-радостное стремление отомстить, уничтожить дурня, который вздумал схитрить, который слова не держит, «за базар не отвечает» — просто «полная утрата интереса». «Дурень» потом шипит и злобствует, бьётся об стенку или плачет в подушку… Измениться такому… очень мало кому удаётся. А ощущение утраты — болит, ноет. Утраты кусочка света. В тебе, для тебя. И ведь ничем не гнётся и не покупается!

Это надо знать. Тогда — можно увидеть. Не спутать с подростковым максимализмом или девическим романтизмом. Если видел — сможешь разглядеть, если — «нет», то… вдруг повезёт?

Мне в первой жизни повезло. Правда, чтобы понять… пришлось жизнь прожить. Но теперь-то я это знаю! Теперь-то я понимаю, какое редкое сокровище мне в руки попалось!

Странно: попаданцы в своих похождениях всегда используют свой прежний личный опыт. Кто-то вспоминает опыт руко- и ного-машества, кто-то — командования или администрирования. Почему я не встречаю в этих историях опыта человеческого общения? Опыта распознавания различных психологических типов, предвидения их типических реакций и динамики трансформации. Не с чем сравнивать? Попандопулы невнимательны к собственным современникам? Тогда как они могут управлять туземцами? Будь ты императором или техническим директором — ты управляешь людьми. А не империей или железяками.

Это Любава думает, что она самца хомосапиенса к себе привязывает. Своими… выпуклостями и впуклостями. «Так все делают!». Но я-то знаю! Мне все эти… провокаторы гормонального шторма… приятны, привлекательны… Но — вторичны.

Приправы к главному блюду — к её душе.

Бадахшанские алмазы — представляете? Так вот, камни, как и люди — разные. Найти рядом с собой человека с такими свойствами, как… как алмаз на Окском лугу.

И ещё: она молода и влюблена в меня. Я смогу без надрывов и надломов, мягонько, пока она ещё растёт душой, направить её интересы, развитие, взросление… И рядом со мною вырастит равный человек. Не такой же, а именно — равный. С такими же, как у меня, базовыми ценностями и совершенно другим, уникальным, собственным взглядом. Это будет… фантастически!

Рассматривая один объект или явление из одной и той же базовой точки, из общего «хорошо/плохо» мы будем видеть разные стороны. Мир становится… стереоскопичным! И… стереозвучным.

Нам будет не оторваться друг от друга. Потому что — интересно! Интересно — каждый день, многие годы, всю жизнь… Постоянно, даже не осознавая, ловить её движение, вслушиваться в её слова… Потому что постоянно звучит что-то новое, острое, удивительное… Приглядываться к элементарным вещам — как волосы расчёсывает, как стол накрывает, как дышит во сне… А я и не знал! Даже не задумывался! Создать, вырастить набор своих, только двоим понятных, фраз, слов, жестов… Что будет приводить в чуть завистливый восторг внимательного гостя:

— А об чём это вы тут без меня разговариваете? Взглядами.

Держать, подгонять, подстёгивать самого себя: надо соответствовать, надо быть на уровне. На уровне души. Чтобы ей не стало с тобой скучно. Тупо, противно, безысходно…

И, если повезёт, услышать через годы:

— Господи, какая же я была дура! Когда с тобой встретилась.

Не в смысле обычного горького женского упрёка:

— На такое барахло перевела лучшие годы своей жизни!

А от удивления и радости от осознания произошедших в душе внутренних изменений:

— Жизнь с тобой изменила меня. Я стала лучше: умнее, добрее, сильнее, увереннее… Даже — просто красивее. Господи, а я ведь сдуру могла и за другого выскочить! И была бы сейчас другой. Ужас-то какой!

Да уж, ребятки-ребятишки, бывает и так. Только — надо знать, надо быть готовым к такой… жар-птице. А если — «нет», то… кому как повезёт. Бывают и другие варианты.

* * *

— Э… Кхе-кхе… Эта вот…

Сумасшествие. Любовное сумасшествие. Ничего, кроме неё, не вижу и не слышу. И — не хочу.

Возвращаться в окружающую реальность… противно. Больно, неприятно. Тяжко.

Пришлось потрясти головой — зрачки не фокусируются, глаза не переключаются. Не могу оторваться от неё. От глаз — глазами, от тела — руками, от её души… — своей душой. Не могу! И — не хочу.

Выпростал руки из-под одежды, обнял, придвинул, прижал к себе. Крепко. «Счастье моё… полными горстями…».

— Чего тебе?

В двух шагах стоял совершенно красный Афоня. Сейчас начнёт землю от смущения выковыривать.

Мда… Увлёкся. Вокруг — воинский лагерь. В десяти шагах — мои воины. Чуть дальше — толпы народу толкутся по пляжу туда-сюда. Солнышко садится — лучи прямо в морду. Прямо как подсветка на сцене. И тут мы с Любавой… Ещё чуть-чуть и я бы её… прямо тут… От полноты чувств и восторга любви…