Ни на месте «лагеря победы», ни на месте боя — становится нельзя. Несёт тухлятиной. Ниже самого устья Оки в Волге — остров. Потом его Печерским назовут. Проходили мимо, а там из песка кисть обглоданная торчит. Кисть — не мольбертная, а человеческая. Пальцы белые… на ветерке качаются, прищёлкивают.
Походили по полю «славы русской боевой»… Дерьмом несёт. Могилы наших… разрыты, останки по всему полю, по оврагам… Отошёл в кусты отлить… под струёй из комка грязи и листвы выступает человеческая голова. Череп с остатками волос. Птицы и звери растаскивают, обгрызают…
От таких картинок… холодок не только за ворот бежит — по всему телу носится. Шума на улицах — нет. Поскольку и улиц ещё нет. А вот разнообразные виды дерьма и отбросов — уже имеются. Что является неотъемлемым атрибутом каждого человеческого поселения. Здравствуй, «милый город». Будем из тебя делать… «сердце Родины моей».
Первая моя ночь на Стрелке — сплошной урок чистописания. Всю ночь дописывал письма. Письма на Угру. В Рябиновку, в Пердуновку.
Как они там? Как-то… как другая жизнь.
Смысл в письмах простой: давайте все сюда! А вот детали… Мозги кипят и выплёскивают. От необходимости предвидеть непредсказуемое, от массы весьма нечётких вариантов развития событий.
Мне негде расселить людей, мне нечем их кормить. У меня большие сомнения по возможности обеспечить их безопасность. Впереди — туман, непонятки.
Но перетаскивать сюда своих — необходимо. Иначе придут чужие. И дело уже не в том живом щите, который лично меня, горячо любимого, особо ценного и тыр с пыром, защитит от опасностей мира. Дело в том, что это инструмент. Мои люди — мой инструмент в этом мире. Вы можете построить город пальцем? — Вот и я не могу. Мастер без инструмента… обнять и плакать.
А ещё я по ним по всем соскучился.
А ещё: уши — по голосам, глаза — по лицам, душа… — по душам. Хочу домой. Дом — это не место, не стены. Дом — это люди. Как-то я… прикипел. К своим туземным аборигенам.
Как ищет рука бойца рукоять привычного меча… или — ствола… как ищет сквозь сон влюблённая женщина руку, тепло своего мужчины… неосознанно, инстинктивно. Должно быть. Иное — неправильно. Неуютно, ненормально. Тревожно…
Мой дом — мои люди. Они — там. Мой дом — здесь.
О-ох… Значит, и мои люди должны быть здесь. Эгоизм? — Ещё какой! Вот такая я эгоцентричная сволочь. Можете высказывать свои упрёки и принимать мои соболезнования.
В Пердуновке люди живут свои жизни. Учатся, трудятся, любятся… И тут я… А кто давал мне такое право?! Кто меня уполномочивал?!
Никто. Я сам. Делаю за них выбор. Меняю их судьбы. Принимая на себя ответственность.
Трёхмерно уелбантуренный факеншит! Опять ответственность! За кого-то там!
Четырёхмерно — ещё и на долгое время… И за детей их…
Не хочу! Мне и за одного себя отвечать…
Может, референдум какой-нибудь провести? Плебисцит, там… цивилизованным образом демократически выраженное добровольное делегирование полномочий…?
Ванька! Ты, блин, законченный дерьмократ и либераст! Здесь — средневековье. Здесь дермократия — маразм Новгорода. Где нанятая, прикормленная шпана, клиенты боярских родов, забивают людей дубинками до смерти, скидывает их в Волхов. Так же, как забили рабы и клиенты римских патрициев дубинками и скамейками Тиберия Гракха и выбросили тело в Тибр.
Или маразм Киева, где травят тайно князей, так же, как таинственно умер Гай Гракх в лесу за Тибром.
А потом дружно режут чужих сторонников. Как было в городках Древней Эллады, как были проскрипции в Древнем Риме:
«Сулла тотчас составил список из восьмидесяти имён. Несмотря на всеобщее недовольство, спустя день он включил в список ещё двести двадцать человек, а на третий — опять по меньшей мере столько же. Выступив по этому поводу с речью перед народом, Сулла сказал, что он переписал тех, кого ему удалось вспомнить, а те, кого он сейчас запамятовал, будут внесены в список в следующий раз. Тех, кто принял у себя или спас осуждённого, Сулла тоже осудил, карой за человеколюбие назначив смерть и не делая исключения ни для брата, ни для сына, ни для отца. Зато тому, кто умертвит осуждённого, он назначил награду за убийство — два таланта, даже если раб убьёт господина, даже если сын — отца. Но самым несправедливым было постановление о том, что гражданской чести лишаются и сыновья, и внуки осуждённых, а их имущество подлежит конфискации».
И сотни людей — сограждан! — с восторгом участвовали в этом меропириятии. Торопились. Заработать одним талантом — сволочизмом — два таланта золотишка.
Так это — цивилизация! Это — Европа! Есть начальник, который хоть что-то сказал. Типа: «вспомню — зарежу». Какие-то постановления, списки… у нас этой бюрократии — вовсе нет. У нас ближе к «суду Линча». Причём этих «линчей» в каждом селении — несколько.
Итого: референдума в Пердуновке не будет. В смысле: по дерьмократической процедуре. Будет голосование. Ногами. Кто со мной — придёт сюда. Кто против — пшёл в задницу. В смысле: в «Святую Русь».
Какой я молодец! Какой я неисправимый либераст! Надо всегда давать людям свободу выбора! Или — нищета, невзгоды, опасности здесь и со мной. Или — тоже самое, но по их собственному усмотрению.
Глава 352
Успокоив таким образом остатки своей нежно трепещущей совести гумнониста, я перешёл к деталям.
Изначально у меня были две модели. Первая — очевидная: «а ну бегом все на Стрелку!». Три сотни семейств прибегают ко мне из Рябиновской вотчины и… и наступает катастрофа. Негде жить, нечем кормить. К весне выживет… Четверть — запредельный оптимизм.
Второй вариант: «взять деньгами». Вотчина гонит сюда хлеб, продукцию народных промыслов, серебришко… У нас тут — новые рынки сбыта вырисовываются. Тот же Муром, Владимир… Нанимаю плотников, землекопов… Строюсь. Кое-какие людишки приходят, заселяются… Высасываю, выжимаю из вотчины накопленные и создаваемые ресурсы, вкладываю их в Стрелку…
Ванька! Фигня! Вову Крестителя забыл! С его серебряной посудой для дружины. На Руси есть только одно разумное применение для долговременных инвестиций — люди. Всё остальное — кратковременные спекуляции. «Украл-купил-продал-убежал».
В кого, в каких людей ты будешь вкладывать высосанное?! В шпанку приречную?!
Нужен… третий путь.
Всё это продумывалось долго, ещё с Янина. Обсуждалось неоднократно с ближниками. Текущее состояние Рябиновской вотчины — неизвестно. Проще: какой там нынче соберут урожай — один бог ведает. Ещё все понимали, что «благосклонность» государей… при её выражении в конкретных пудах, штуках, аршинах и гривнах… несмотря на эмировский «меморандум» и княжеский «Указ»… разброс ещё больше, чем у урожая.
Нормальная ситуация для оптимизатора: обеспечение смутно представляемого необходимого при ненадёжных и непредсказуемых источниках. Поиск баланса в тумане. «Лоша-адка! Ты где-е?».
Я так в 90-х жил: денег нигде вовремя не платят, но когда источников несколько — каждую неделю чего-нибудь приносишь.
Из Рябиновки я просил перевести ко мне, в первую очередь, «промышленные производства». Кузню, строителей, гончаров… Но не все — ткачи и пряхи мне тут пока не нужны. Лён ещё посеять надо! Зато «паутинку» — всю и ещё сколько получится. По прикидкам Николая наш товар во Владимире и Суздале — очень хорошо пойти должен.
Очень немного сдёргиваю крестьян — у них земля, урожай. Семьи, худоба… Куда всё это сейчас?!
Училище… частично, дворню… частично. А куда я здесь свой свинарник дену?! Столько трудов и оно всё подохнет?!
Отдельное письмо Гапе. Она у меня двором управляет. И, кстати. Как я понял, мой гарем в Пердуновке в замуж разбирают — пусть не препятствует. Лишь бы — честно, явно и по согласию.
Я такое — всегда приветствовал. Ну… почти от души. «Женщина — тоже человек» — и это правда. В том смысле, что у неё тоже есть собственные цели по жизни. Которые в моём гареме недостижимы. Ломать-неволить… Зачем?