Это было больно — видеть, как сильно она изменилась. В одночасье из счастливой молодой женщины, Алиса превратилась в угасшее создание без возраста. Случившееся как будто стерло все краски жизни с ее лица, на котором застыло отрешенно-холодное выражение. Сухая полупрозрачная кожа обтягивала заострившиеся высокие скулы и впалые щеки, улыбчивые губы с приподнятыми уголками, казалось, навсегда позабыли об улыбке. Жизнь сохранялась только в глазах цвета хмурого осеннего неба. Но что скрывалось за этими глазами, Алекс понять не могла.
Алиса молчала. Коротко отвечала на вопросы Александры и почти никогда не обращалась к ней первая, словно резко утратив всякую потребность в общении. В те редкие часы, которые Алиса проводила дома, она с ногами забиралась в любимое кресло в гостиной и брала книгу, делая вид, что читает. Получалось это у нее не слишком искусно, так как она забывала даже переворачивать страницы. Просто пряталась за книгой, как за щитом, не желая никаких расспросов и разговоров по душам.
Она задала Александре единственный вопрос:
— Ты знала?
Алекс тогда опешила:
— Алька, ты что?! Откуда?
— А вот Кло знала, — отрешенно произнесла Алиса. — И ни слова не сказала.
— Может быть, потому что это была не ее тайна? — жалко пробормотала Саша.
Алиса ничего не ответила. И к этой теме больше никогда не возвращалась.
Алиска, маленькая принцесса из хрустального замка, доверчивая идеалистка, видевшая свет лишь в глазах своего сказочного принца. Принц оказался не сказочным, да и не принцем вовсе. Обычным мужиком, не способным принести свою природную полигамную сущность на алтарь любви. А ведь любил. Александра точно знала, что любил. И сам своими руками эту любовь уничтожил. Хрустальный замок рухнул, больно ранив острыми осколками принцессу, а вместе с ним обрушился и весь ее мир.
Тогда, полтора месяца назад летя в Белфаст, Александра использовала время между рейсами в Лондоне с исключительной пользой, учинив расправу по своему разумению. Размахивая как знаменем своей аккредитацией и на полную мощь включив обаяние, она практически беспрепятственно проникла в павильон студии Пайнвуд, где снимались вавилонские сцены фильма «За край Ойкумены». Без труда разыскав среди отдыхавших кучками актеров нужную персону, она ласково поманила оторопевшего Нолана за собой в плохо освещенный и пыльный коридор, где вместо приветствия с наслаждением отвесила ему пощечину. Приложилась не по-дамски, изо всех сил, и все время их разговора у него на щеке цвел след ее затрещины.
Что она ему орала тогда, теперь помнилось плохо. Ее мнение о интимной жизни Нолана было щедро сдобрено исключительно русскоязычной нецензурщиной, которую тот тем не менее прекрасно понял, так как Александра некогда сама с удовольствием расширяла лексикон ирландца, обучая его русскому мату, чем приводила в ужас Алису.
Потом они молча курили, сидя на скамейке в крошечном внутреннем дворике. Сигарета в его пальцах дрожала.
— Пьешь? — с неприязнью спросила Александра.
Нолан посмотрел на свою руку и равнодушно пожал плечами, что можно было истолковать, как угодно.
— Что-то ты хреново выглядишь, — Алекс была безжалостна. — Рабочий инструмент беречь надо, а у тебя мешки под глазами. Что ж ты так распустил себя?
— Не высыпаюсь, — Нолан машинально потер пострадавшую скулу.
— Ладно, — после долгого молчания сказала Алекс, — будем считать, что все вопросы плана «как ты мог?» я тебе уже задала. Поэтому эту часть пропустим и перейдем сразу к финальной. Что ты намерен делать дальше?
— Я не знаю, — тоскливо проговорил он. — Пожалуй, первый раз я действительно не знаю, что мне делать. Я не могу без нее. А она теперь не может со мной. Такая вот задачка.
Александра затушила сигарету. Возле скамейки выжидающе вертелись вездесущие городские голуби. Некоторое время она молча наблюдала за их хаотичными передвижениями, затем сказала:
— Да уж, ты здорово накосячил, Нолан. Поступить так с Алиской… Ты хоть понимаешь, какую боль ты ей причинил, кобелина ирландская? Какого рожна тебе надо было?! — Александра почувствовала, что вновь начинает заводиться, и остановилась, боясь сорваться на бабьи вопли.