Судя по всему, еще и ее сожитель исчез, Виктор Сергеевич, отставной полковник. Поэтому мать была такой откровенной в своих криках. При нем она бы не стала так себя вести.
Виктор Сергеевич был солидный, любил порядок, тишину, уют. Он имел семью в Белоруссии, но работал водителем в Москве, чтобы содержать жену, свою мать и двух детей в Гомеле. Жил он в Москве, слава богу, бесплатно, у мамы Оли, и она его кормила и покупала ему всякие вещи, куртку, сапоги, шапку. Свои денежки он экономил и посылал. Приносил только еду в дом.
Оля сидела, раздумывая о том, сколько она сможет продержаться вот так, без денег, без детских вещей, без подгузников, например, и без коляски. Да и за мобильник не плачено.
Назавтра она обзвонила своих прежних подруг, мамочек из того сквера, где летом гуляла с животом. Все им — трем — рассказала.
И через несколько дней ей привезли буквально мешки детских вещей и даже старую коляску.
Видимо, эти молодушки бросили клич, и заработал фонтан человеческого сочувствия. Да и детские вещи ведь все отдают и принимают, так заведено. Оля получила от них и дар — два больших пакета подгузников, и снова кенгурушку.
Они ввалились в квартиру веселые, с детьми наперевес. Сидели на кухне, пили пустой чай с сахаром. Всё поняли. Расстроенные ушли.
Мать к ней в комнату не заходила, и Оля сама не появлялась на кухне, пока мама там стучала и бренчала.
Но утром все стояло на плите, суп и второе, овощное рагу, компот, и в холодильнике было молоко и творог.
Вдруг начали звонить старые подруги, и из института, и школьные.
Оля всем говорила, что родила, что сидит с ребенком.
В институте не могли поверить, как это так? Была же не беременная, и вдруг ребенок.
Позвонила и та подруга Таня, жена, смешно сказать, отца Олиного ребенка. Она, видимо, почуяла неладное, долго спрашивала, от кого мальчик. Оля отвечала, что не говорила никому про своего бойфренда, но сейчас, когда она родила, этот человек ее бросил, и она не хочет его вспоминать.
Все думали, что у Оли новорожденный, а ему было уже больше трех месяцев. Но Оля никого не звала к себе и отказывала, если кто-то хотел прийти.
С мамой все продолжалось так как было, то есть она не видела ребенка и не хотела его знать.
Но однажды Оля попросила ее купить памперсы.
Мать молча принесла на следующий день ей памперсы на возраст от месяца до трех. Оля вышла на кухню, сказала «спасибо» и объяснила, что Павлику скоро будет уже четыре месяца.
— Как — четыре?— медленно произнесла мать.
— Да. Я родила в августе.
— Ты? Где, на Украине?
— Нет. Я жила тут, снимала комнату.
— Ты не ездила в Турцию?
— Нет.
— Обманывала меня, честная доченька,— тяжело сказала мать и ушла к себе.
Но жизнь иногда заставляет людей становиться ближе. Мама Оли заболела.
Утром она никуда не пошла, тяжело протопала на кухню, потом обратно и затихла. Только кашляла. Приехала «скорая». Оля открыла на звонок и после ухода врачей заглянула к матери. Потом она отнесла ей чашку чая с молоком. Потом убрала посуду, протерла пол в маминой комнате влажной тряпкой, сменила на матери ночную рубашку, обтерла ее водкой (после Виктора Сергеевича пол бутылки осталось в холодильнике).
Оля постирала материно белье, повесила, покормила ее геркулесовой кашей. Опять поменяла ей мокрую рубашку и все белье на постели. Все время поила ее горячим молоком с медом.
Мать лежала, как выяснилось, с воспалением легких, и Оля стала делать ей уколы, ее научила пришедшая медсестра, которая сказала, что не может ходить больше двух раз в день, а надо делать четыре укола, и посоветовала ей практиковаться на апельсине.
Через месяц мама уже пошла на работу.
Но Оля сама теперь заболела. Заразилась, видимо.
Поздно вечером, когда мама пришла домой, Оля не вышла к ней на кухню.
Ночью она сильно кашляла.
Мама походила-походила мимо двери, а потом зашла и сказала:
— Так. Я тебя заразила.
Оля молча лежала и кашляла то и дело. Ребенок спал в коляске.
— Ну ладно,— сказала мать.— Ты еще Павлика заразишь. Иди ко мне, я там тебе постелю. Я буду тут.
Утром мама принесла ей кормить Павлика и велела замотать полотенцем лицо.
— Парень так похож на тебя,— сказала она наконец,— просто вылитая ты. Как ты была маленькая. Ну, кто у нас красавец? Кто? Ну, кто?
И она заплакала, стояла и плакала, глядя, как дочь кормит ребеночка.
Заечка и Алёшка