Сейчас я ехала на пассажирском сидении авто, в хорошем и удобном салоне. Еще бы, ведь это Aston Martin DB10, машина самого Джеймса Бонда!
Серебристое авто с обтекаемым корпусом мчалось на бешеной скорости, поэтому воздух, прорывающийся сквозь открытое окно, трепал мои волосы. Они были не белые, как у мамы и близнецов. А, скорее, серебряные. Я подняла руку и посмотрела на привычный золотой браслет на моем запястье. Вместо двух подвесок, маленького крестика и зайчонка, их было три. Третья — роза. Прекрасная роза из белого золота. Из динамиков раздавалась веселая музыка и я стала двигать в такт ей рукой, заставляя браслет перекатываться, ловя солнечный блеск на подвески.
— Надо заправиться.
Я повернулась к водителю. Красивый парень, даже молодой мужчина, с белоснежными волосами, темными бровями и небесно-голубыми глазами. Загорелая кожа, модельная внешность. Идеал.
— Как скажешь.
— Ты уверена в своем решении, Зайчишка-Сэми?
Я снова посмотрела за окно. Круглый дорожный знак запрещал движение автостопом. По полю, раскинувшемуся на всю правую сторону, неслись две лошади. Черная и рыжая. Вдалеке был человек, которому они наверняка принадлежат, но фигура его была настолько комично мала, что казалась нереальной. А жаль, мне хотелось бы узнать, если ли на нем ковбойская шляпа. Почему-то мне казалось, что есть.
Я снова обернулась к брату и улыбнулась:
— Да, Роберт. Я уверена.
Еще год спустя
Дэниэл
Концерт только что закончился, а из каждой двери коридора можно было услышать звук новостей:
«Ежегодный концерт таинственного скрипача-виртуоза под псевдонимом — Поэт, как всегда обрушился на наш город шквалом эмоций!»
«Вы это слышали? Как всегда — феерично! Выступление музыканта-загадки, Поэта, снова покорило всех и каждого! Не всем удается так передавать эмоции и сочетать несочетаемые стили, но он ловко, как фокусник мячами, жонглирует роком, классикой, кантри и…»
«Снимет ли он когда-нибудь маску? Ответ на вопрос, кто же скрывается за черной маской, тщательно скрывается каждым из приближенных звезды. Ходят слухи, что контракт о неразглашении содержит пункт о…»
Я зашел в пустую гримерку, закрывая за собой шум толпы и голоса корреспондентов. И почему все в команде это смотрят? Бесит.
Устало прислонился спиной к двери, стянул простую черную маску, скрывающую мою личность от людей, прикрыл разболевшиеся глаза. Сегодня было хуже, чем обычно.
Не знаю почему, ведь должно быть наоборот. С каждым годом должно быть проще и проще. Секунды, часы, дни, недели, месяцы новой жизни должны стирать из нашей памяти прошлое. Как море. Его вода, ветер, песок стачивают острые углы камней, также и мои острые чувства, по всем законам природы, да по любым, черт возьми, законам, должны были уже превратиться в обкатанную гальку. Но камни на моей душе все такие же грубые и невыносимо тяжелые.
Три года.
Три, блять, года.
И каждый чертов год я сам не свой. Родные и друзья меня не трогают. Даже Джулия, моя девушка, почувствовала, что сегодня стоит держаться от меня подальше. И правильно сделала. Я не хотел бы ее обижать. Да и ни кого не хотел бы. Но смогу ли сдержаться?
Единственное мое успокоение — в сцене. Каждый год в этот день: один и тот же город, одна и та же сцена.
Концерт закончился в 22–30. Мне осталось пережить час-полтора. И этот день наконец закончится. И у меня будет целый год, чтобы попытаться забыть. Снова. И убедиться, что любая попытка «забыть» приводит к обратному результату, заставляя четче вспоминать события, фразы, слова, глаза, губы… И думать, постоянно думать: «А что, если?..». А что, если бы я там был? А что, если бы я ее задержал? А что если бы я не послушал ее, не ушел?! А что если…
Еще раз сделав глубокий глоток воздуха, показавшийся мне невыносимо спертым и теплым, в душной гримерной, я подошел к раздражающему огромному зеркалу со светодиодной подсветкой. Надо вносить в райдер новый пункт — никаких светящихся предметов. Их на сцене хватает вдоволь. Я потер мокрое лицо и упал в кресло перед столом. Притянул к себе оставленный тут же футляр, чтобы положить на место скрипку.
Лишь после этого мой взгляд заметил то, что должен был заметить сразу же. Обязан был!
Я буквально обомлел, в шоке уставившись на стол. Там лежала длинная роза, с серым бутоном. «Серый рассвет». Его ни с чем не спутать. Окраска нежных лепестков выглядела, как будто серый тон аккуратными мазками наложили на бледно-розовый. Дыхание перехватило.
Пульс подскочил. С чем сравнить то, что я ощутил, всего лишь увидев один единственный цветок?! А подлежит ли это сравнению? Это было круче, чем, алкоголь, наркотики, сигареты, деньги. Круче чем первая поездка на велосипеде, чем первая драка, чем первый выход на сцену, первый написанный стих, первый автограф, первый поцелуй. Не знаю, было ли это лучше, чем первый секс, потому что именно он был неразрывно связан в моей памяти с девушкой, с глазами «Серого рассвета».
Я вскочил, кинул скрипку в футляр, впервые не заботясь о ее сохранности, и схватил цветок. Крепко сжал стебель, с неубранными шипами, в руке, и только тогда понял, что он реален. Он — не плод моего воображения. Не безумная и сладкая галлюцинация. Он реален!
Я выскочил в коридор, все еще мокрый после концерта, и снова покрывшийся испариной. Руки мелко подрагивали, горло кто-то будто сдавил. На встречу мне вышла помощница-стажерка. Как ее зовут? Ай, какая разница!
Я схватил девушку за плечи и, встряхнув, едва ли не зарычал:
— Кто принес этот цветок?! Это была девушка?! Где она?! Ну!
Девушка ошарашенно и испуганно смотрела на меня, широко распахнутыми глазами. Я не хотел пугать ее, но просто не мог ослабить руки. Наверняка, я выглядел как безумец. Но все мои силы уходили хотя бы на то, чтобы не разжать зубы, иначе я бы заорал!
— М-м-м… Я… Я не знаю… Я не видела… — Пролепетала она.
— Кто-то должен был быть здесь?! Кто-то пустил ее сюда? — Её. Я был уверен, что это она. Понимаете? Это не могла бы быть не она. Или это чья-то злая шутка? Или стечение обстоятельств? Но нет. Наконец-то маленький проблеск надежды забрезжил в этой гребаной непроглядной тьме, и я сделаю все, чтобы не потерять этот спасительный луч.
— Эй, Поэт, ты чего? — Люк, мой менеджер, подошел, и осторожно отодвинул от меня стажера, возможно, спасая этой девчонке жизнь. Или хотя бы кости в плечах.
Я повернулся к Люку. Не знаю, что было написано на моем лице, но он инстинктивно сделал один шаг назад.
— Все нормально?
Я глубоко вздохнул через нос, а выдохнул ртом. То, что меня отвезут в психушку, мне не поможет.
— Этот. Цветок. Кто его принес. — Тщательно выдавил я из себя каждое слово. Казалось, что крылатая цитата: «Промедление смерти подобно», обрела для меня новый смысл. Они забирали у меня ценные секунды. Как давно она (Она!) его принесла? Успею ли я ее догнать?!
— Сюда никто не может пройти без пропуска, ты же знаешь. Ни СМИ, ни фанаты, ни мышь, если она не подписала договор о конфиденциальности. Может, кто-то из персонала?
Никто? Я расхохотался как безумный. Никто! О, она могла. Он не знает ее. Она могла все!
— Камеры. Здесь есть камеры видеонаблюдения?! Я должен их увидеть. Записи во время концерта. Ну!
— Эй, Поэт, хорошо выступил. — Услышав женский голос, я резко повернулся от собеседников. Это не она. Черт.
Элизабет и Питер, рука об руку, шли в нашу сторону. Питер, увидев мое лицо, нахмурился.
— У тебя вид еще хуже, чем обычно.
Лиз тоже обеспокоенно посмотрела на мое лицо, а затем на руку, в которой я сжимал цветок. Ее голубые глаза расширились, и от этого в моей груди что-то сжалось.
— Поверить не могу… — Прошептала девушка. — Она с ума сошла, если вернулась…
Выдох.
Она всегда была сумасшедшая.