— Ты в самбо случайно не записан?
— Не понимаю вашей мысли, при чем здесь самбо?
— А при том, когда ребенок начинает понимать что к чему, он за твое вмешательство тебе же ребра намнет. Дети сейчас — будь здоров, не то что мы с тобой. Да-а! — Гордей Васильевич отодвинул изрисованную бумагу, встал и прошелся по кабинету. — Надо же, удивил ты меня, никогда не думал, что ты такой заковыристый.
Никита промолчал, потому что не понял: хорошо это или плохо быть сложным человеком.
Гордей Васильевич продолжал ходить по кабинету и смотреть себе под ноги, словно выискивал какую-то мелкую зароненную вещицу.
Никита решил по возможности укрепить свои позиции.
— Их сейчас много, Гордей Васильевич, с кем жить. Всегда можно найти. Любую возьми. — Но тут Никита осекся, потому как вспомнил диспетчера Зою. — Я перед вами, Гордей Васильевич, как на духу, меня на них совсем не тянет. Даже если очень красивые. Как представишь их глупость, которую они вдруг начинают проявлять в семейной жизни, так сразу начинаешь радоваться, что один.
— Трудно, парень, тебе будет, — сказал Гордей Васильевич. — Может случиться и так: потеряешь все, а найти ничего не найдешь. Если бы тебе лет поменьше было, годков этак на двадцать.
— Ничего, Гордей Васильевич, нынче старые кони дороже ценятся, — усмехнулся Никита, но невеселой получилась усмешка. — Заведем еще такую, у которой глаза будут как черносливы.
Гордей Васильевич, нагнувшись, снова сел за стол, придвинул к себе новый лист бумаги и стал рисовать квадратики и треугольники.
— Когда ты последний раз бюллетенил?
Никита пожал плечами:
— Точную дату не помню, где-то весной, когда волна гриппа… А что?
— Вот видишь, здоровье-то не железное. Не дай бог, конечно, но вдруг свалит тебя какая-нибудь хворь лет через пятнадцать. А тебе тогда будет не сорок, как сейчас, а пятьдесят пять. И зубов у тебя к тому времени поубавится, и волос поредеет, и еще много кой-чего нежелательного обнаружится. И ничего с этим ты поделать не сможешь. Так ты уверен, что твоя молодушка с глазами-черносливами будет сидеть у постели, горшок тебе подносить? Ей, знаешь ли, еще пожить захочется, ей, дорогой Никита Григорьевич, твои болячки только на первое время, для разнообразия. А что тогда делать?
После долгой паузы Никита сказал:
— Это еще посмотрим.
— Смотри… Может, хоть какая возможность осталась примириться? Все-таки ребенок. Парень на ближних подступах к труду, к большой жизни.
— Вот тут-то я и хотел с вами посоветоваться, а точнее сказать, просить помощи: надо сына отнять у нее, Гордей Васильевич.
— Как то есть?
— Отсудить, чтобы не у нее, аморального человека, он жил, а у меня.
— Пустой номер, — сказал Гордей Васильевич. — Твоя бывшая жена — нормальный человек.
— А письмо было?
— Нет, не было, но если будет, партком рассмотрит его по-научному, как издержку нервной деятельности.
— А все-таки помогли бы с ребенком. Иначе набурдит она ему всякое. Потеряет парень ориентир в жизни. А ему сейчас вот что нужно, — и Никита показал играющий костяшками кулак.
Гордей Васильевич молча развел руками. Разговор явно не получался. Никита потрогал языком передние зубы: пломбировать бы надо, крошатся. «А Гордей каков? Ну и Гордей… Вот и надейся! Верил ему как самому себе».
— У тебя еще что-нибудь есть ко мне?
— А какая теперь разница? Скажите, только честно, вы лично стали бы жить с человеком, который может на вас написать бумагу?
Гордей Васильевич помедлил, сделал глубокую затяжку, выпустил струей дым — словно открыл клапан и стравил лишний пар — и посмотрел Никите прямо в глаза.
— Если честно, с таким человеком лично я жить не стал бы.
Ответил жестко, похоже, и раньше думал об этом.
Никита почувствовал, как возвращается к нему душевное равновесие, сознание глубокой своей правоты.
— Хорошенькое дельце: вы — не можете, а я — могу. Выходит, я сортом ниже? Зачем вы сознательно толкаете меня на аморальный поступок?
Гордей Васильевич хлопнул по столешнице ладонями и встал.
— Слушай, Никита Григорьевич, мне твоя демагогия… — И добавил: — Трудно будет — приходи.
11
Словно сполохи, вспыхивали еще невыносимо жаркие дни, окатывали землю стремительной горячей волной, заставляя светиться побледневшие уже деревья, но быстро гасли, залитые внезапными и такими же стремительными дождями.
Осень подошла незаметно, неожиданно холодная и влажная. В газонах вдоль тротуаров прели опавшие листья. Горожане натянули плащи и раскрыли зонтики.