В прохожей раздался щелчок замка, затем сильный удар дверью, и в комнату вошел Аркадий.
— Прошу простить меня, — сказал он, — я сейчас общался с народом, поэтому полон недостатков.
— Он добирался до дома на автобусе, — перевела Антонина.
Она подошла к сыну, расстегнула и сняла с него влажный плащ и берет и отнесла в прихожую. Обратным рейсом она возвратилась с тапочками, присела на корточки перед Аркадием, и Никита увидел, как она сноровисто расшнуровала ботинки и надела на сына тапочки. Аркадий в это время смотрел на люстру и нетерпеливо подрагивал ногой.
«Чудеса в решете», — изумился Никита.
Но это было приятное изумление. Красивая женщина до этого словно стояла на заоблачной вершине; простые домашние действа были как лестница, по которой она спускалась вниз.
«Она создана, чтобы поддерживать домашний, очаг и гордиться мужем».
Аркадий уселся в кресло перед телевизором.
— Ма-а, что там сегодня?
Как и прошлый раз, Антонина вслух зачитала программу и вопросительно посмотрела на сына. Аркадий немного подумал, поглаживая ухо.
— Ладно, включай первую.
Через минуту на экране появились широкоплечие хоккеисты в красной форме. Крики болельщиков и скороговорка комментатора так уплотнили воздух В комнате, что он стал давить на барабанные перепонки.
Никита посмотрел на Антонину, она поманила его пальцем, и они вышли.
— Пойдем в мою комнату, — предложила Антонина. — Правда, немножко не убрано. Не придавай значения, ладно?.. У меня к телевизору особое отношение, — продолжала она, когда пришли в ее комнату. — Муж сильно ревновал последнее время. Когда приходил домой, сразу выключал телевизор, боялся, как бы я не влюбилась в какого-нибудь диктора.
— Какая чепуха! — сказал Никита, испытывая удовольствие оттого, что лично он до такой ерунды не додумался бы. — Интересные у тебя отношения с Аркадием, — сделал Никита первую попытку обсудить устав чужого монастыря.
— Да? А чем именно?
— Ты с ним как с грудным младенцем, а парень все-таки уже в годах.
— Ладно, Никита, какие это годы — пятнадцать лет. Просто Аркадий растет непрактичным человеком.
— Будет страдать в жизни, — сказал Никита, припоминая своих товарищей по гаражу и при этом представляя, как будет чувствовать себя непрактичный Аркаша, если попадет к ним на выучку.
— Будущее покажет, — сказала Антонина каким-то нервно-повышенным тоном. Может быть, ей не нравился этот разговор? — Будущее покажет, Никита. Если из Аркадия получится большая, сильная личность, наша мелкая житейская суета ему просто ни к чему. Только связывать будет. Пусть шагает широко и смело. — И Антонина улыбнулась Никите.
«Ну и пусть! Пусть шагает широко и смело, если сумеет, — подумал Никита, благодушествуя. — Почему бы и вправду ему не шагать, как хочется матери? Живет Антонина обеспеченно, и ей вовсе не обязательно знать, из каких молекул состоит мир. Для нее все вокруг, должно быть, так же ярко, как в цветном телевизоре. Ну и пусть…»
И тут он вспомнил о Наташе, у которой не был больше недели. Такой она ему представилась беззащитной, сидит, наверное, подобрав ноги, в кресле и читает. А может быть, думает о нем. Сейчас, в окружении тяжелых ворсистых портьер, густого желтого света, исходящего из двух длинных колпаков торшера, паласа, глухого и упругого, подобно хвойному настилу, Никита так остро почувствовал пустынность жилья Наташи, что комок подкатил к горлу. Как много места там для одиночества, для душевной тоски! Впрочем, и у него самого не лучше. В иные ночи, когда шумит за окном ветер, комната начинает отзываться на этот унылый вой.
Надо бы, не откладывая, зайти к Наташе, объясниться и сделать это так, чтобы все выглядело на серьезном уровне.
«И с этой, — подумал он про Антонину, — может ничего не получиться, а уж с той-то наверняка».
— О чем ты сейчас думаешь? — спросила Антонина.
Никита пустился в теорию:
— Думаю о жизни. Как бы тебе объяснить… Я всегда чувствовал себя как дерево, у которого и ветви перестали расти, и листья завяли. Ничего понять не могу… Земля покачивается, а земля, Антонина, не должна покачиваться. Докатился вот до чего: вчера на работу идти не хотелось. И мысль какая-то глупая: неужели так и ходить до конца жизни?
— А кто тебе рубашки стирает? — неожиданно спросила Антонина.
— Рубашки — мелочи быта. Нам надо жить так, чтобы не замечать ни рубашек, ни прочей ерунды. Возможна ли такая жизнь, Антонина?
— Если кто-то будет рубашки стирать, — ответила Антонина.
Тогда Никита сказал, даже с некоторым вызовом: