«Может, и Веру не в чем винить, — продолжал размышлять он. — Так судьба распорядилась, и нас не хватило друг для друга на всю жизнь. Но этого следователю не расскажешь: времени надо много, да и может не понять, если сам молодой и по личной судьбе благополучный».
Следователь действительно был молодым человеком. Вопреки ожиданиям Никиты, он встретил его вежливо, аккуратно подбирая выражения, расспрашивал о том, о сем. Знал ли Никита Григорьевич, что сын ведет антиобщественный образ жизни? Часто ли он виделся с сыном? Не просил ли тот у отца какой-либо помощи?
На эти вопросы Никита отвечал отрицательно. Вот так-то, гражданин-товарищ следователь, в случившемся моей прямой вины нет. У кого хотите узнавайте. А мать — да! С нее надо бы спросить строже. Следователь попросил говорить подробнее. Никита уважил его желание. Тогда следователь предложил рассказ о Вере, о ее человеческих, душевных качествах изложить в письменном виде. Никита подумал и отказался. Следователь не стал настаивать. Но все равно его просьба произвела на Никиту сильное впечатление. Словно заманили Никиту в мышеловку и он услышал, как щелкнула за спиной пружина.
«Он таких, как я, — подумал Никита о следователе, — наверное, тысячи перевидал. Его ничем не удивишь».
— Я еще сам не знаю, толком, кто из нас виноват в разводе, — неожиданно сказал Никита.
— Сейчас все так говорят. Смотрят телевизор, читают книги и выявляют несходство характеров. Вот, прочитайте и распишитесь.
Никита прочитал и расписался.
— Скажите, лейтенант, много дадите сынишке?
— Дает суд, а не я. Мое дело — провести следствие и подготовить материалы.
— Лет пять дадут?
Следователь посмотрел на Никиту:
— Думаю, дадут.
Никита посидел, прикидывая, сколько бы это значило — пять лет. Какой отрезок жизни могут вместить они? Выходило, очень много. За пять лет можно, начиная с нуля, стать водителем первого класса.
— Вот так все вышло… — вслух сказал Никита и пояснил следователю: — А все жена.
— Но вас-то родительских прав не лишали?
— Не за что, — сухо сказал Никита.
— Значит, и ответственность на двоих.
Тон следователя продолжал оставаться таким же бесстрастным. Это вначале даже несколько задело Никиту, который ожидал бурных споров о смысле жизни, о нравах человека вообще и обязанностях родителей в частности. Но ничего этого не было. На протяжении всего допроса тон следователя оставался бесстрастным. И вдруг Никита понял: молодой человек с лейтенантскими погонами рассматривает его как величину формальную, как обыкновенного свидетеля.
От него, Никиты, не видят никакого прока… Такого еще не бывало.
Шел на работу, а ноги не шли. Было предчувствие, что там ждут его сейчас со злорадством, посматривают на часы: где он, наконец, этот Никита Григорьевич?
«Ничего, — успокаивал он себя. — Не имеют права!» А что не имеют права, кто не имеет права — он и сам толком не знал. Не имеют нрава — и все!
Увидев Никиту в новом дорогом костюме и новой, еще ни разу не стиранной «водолазке», врачиха оживилась, заулыбалась:
— Ну вот, совсем другое дело! Сразу видно — режим наладили. Как огурчик, как юноша из средней школы.
Ее слова ободрили Никиту: как бы там ни было, личные дела есть личные дела, а работа есть работа.
Когда выписывал путевой лист, столкнулся в коридоре с Гордеем Васильевичем. Тот куда-то несся на всех парах. Но все же притормозил и сказал, как показалось Никите, даже с некоторой долей задора:
— Что, доигрался?
— Вы о чем, Гордей Васильевич?
Старик молчал, смотрел на Никиту. И Никита, как ни чувствовал себя растерянно и беззащитно, все же уловил — в задиристом тоне Гордея Васильевича тоже таится какая-то растерянность.
— Покалякать надо бы, — сказал Гордей Васильевич.
— Надо бы, — согласился Никита. — Мне сейчас в рейс. Я сам приду, Гордей Васильевич.
— Разведены-то хоть официально?
— Естественно.
Гордей Васильевич помолчал, опустив голову, и пошел дальше по своим делам. Никита посмотрел ему вслед. Кажется, пронесло.
Было бы совсем скверно, если бы у него не было Антонины. Человек спокойно может жить на земле лишь тогда, когда точно знает, что живет еще хотя бы один человек, который думает о нем самым лучшим образом.