О н а: я больше не буду.
Я: ты что, дитя неразумное? Наш Колька и то умнее.
О н а: ну прости, вот тебе чистенькая, свеженькая рубашка.
Я е й: ты мне рубахой зубы не заговаривай, тут жизнь калечится.
О н а: я понимаю, давай все плохое забудем.
Я е й: ладно, давай забудем, только напиши заявление об уходе с работы».
Никита открыл дверь и зашел в квартиру. К его неописуемому удивлению, Вера лежала на диване и читала газету, а рядом виднелась еще целая пачка газет.
«В киоск бегала, покупала, — подумал, наполняясь гневом, Никита. — Не то чтобы встать — глазом не повела».
Он переступил порог комнаты, встряхнул головой, как после тяжкого сна.
— Р-руба-ха! — рыкнул пересохшим горлом.
— Чего? — высунулась Вера из-за газеты.
— Где свежая рубаха в рейс?
— Свежая? В шифоньере. Я тебе полку выделила. Там и возьми. А утюг на кухне.
Это, разумеется, ни в какие ворота не лезло. Волшебная сила приподняла Никиту над полом и понесла: сначала к шифоньеру — действительно рубахи неглаженые, затем на кухню — термос не помыт, завтрак не уложен в полиэтиленовый пакет. Та-ак! Ясно! Доходчиво и наглядно. Никита подвел итог: рубаха — ладно, можно и в этой съездить; кофе есть растворимый, кипятком залить, и вся недолга, а завтрак — черт с ним, в столовых тоже научились готовить. Он быстренько подогрел воду, приготовил кофе и слил его в термос.
— А теперь, — вошел он в комнату и уставился в потолок, чтобы тем самым еще больше пренебрежение выказать супруге Вере, — а теперь нас, по некоторым причинам, ничего не связывает. Я буду в рейсе, а кой-кому следует крепко подумать, чтобы, так сказать, духа не было.
— Твоего духа, — донеслось из-за газеты.
— Ладно, — сказал он. — Посмотрим.
И хлопнул дверью.
3
С этого момента все пошло вразнос, все пошло наперекосяк. И через неделю уже невозможно было установить, кто прав, а кто виноват.
Серьезный интерес выразили к семейным неурядицам родственники Веры Васильевны, являвшие могучую разветвленную державу, которую Никита раньше не признавал: шуму от них всегда было много, а толку никакого.
Никита схватился за голову, когда в дом валом повалили дяди и тети, двоюродные братья и сестры. Кто знает, может, и наладилась бы семейная жизнь, все каким-нибудь образом утряслось. Как раз и Кольку ожидали из Пензы… По когда за дело взялись родственники, всем стало ясно: быть сражению до победного конца.
Никита понимал: плохи дела, но все-таки в глубине души еще жила тайная надежда — все уладится, обязательно уладится. Шестнадцать лет совместной жизни — не один день. Было время, вместе бедствовали, вместе выходили из положения. Да что там говорить, если все припоминать… И потом — оба негулящие. Вот если бы гуляли — тогда другое дело. И если бы еще сына не было, которому нужен отец.
Вера тоже переживала, несколько раз готова была мириться, но ей было неудобно перед родственниками. Что они подумают? Тетя сказала совершенно категорически: у шоферов-междугородников всегда по две, по три семьи.
— Ну что вы! — ответила ей Вера. — С Никитой этого быть не может.
А сама подумала, поостыв: «А почему бы и нет? Даже в санатории — вон как они, бесконтрольные… А потом — другие идут в рейс в чем попало, что похуже, а этому всегда подавай выглаженную рубашку».
Никите казалось: трудность примирения в том, что все стали слишком гордые, никто не хочет делать первого шага. Конечно, другая сторона находится в более затруднительном положении — сама затеяла заваруху, самой же и мириться, и Никита великодушно решил первый шаг сделать сам. Улучил момент, когда в доме никого из посторонних не было, а из прикрытой двери второй комнаты доносилось негромкое пение Веры, постучал, зашел и сразу, что называется, взял быка за рога. Он сильно волновался, но ему не хотелось, чтобы жена видела это.
— Послушай, Вера, давай погодим ставить последнюю точку. Давай все обсудим.
Когда Вера увидела Никиту, у нее сразу же пропал голос, веки опустились, почти прикрыли зрачки.
— Интересно послушать, о чем ты хотел говорить, что обсуждать? По-моему, и так все ясно.
— Да в том-то и дело, что ничего не ясно. Все как-то быстро произошло, тут ни подумать, ни прикинуть.
— А нечего прикидывать, все продумано. Хотел из меня ломовую лошадь сделать? К мелким постирушкам привязать? Нет, милый друг, не выйдет. Ты — большой человек, я тоже не меньше тебя.
— Давай вызовем Кольку…