Алексей Борисович проснулся от странного ощущения, будто кто-то ходит по его груди. Что за чертовщина? Он открыл глаза и встретился с глуповато-нахальным взглядом петушка. Что-то преступное сквозило в этом взгляде, какая-то в нем была холодная расчетливость, и Алексей Борисович испугался. Хорошо, что проснулся — кто его знает, какие у птички мысли: подойдет да и клюнет, чего доброго, в глаз.
— Кыш, погань этакая, — злобно прошипел Алексей Борисович и вспучил ногами одеяло.
Петушок взмахнул крыльями, не удержался и соскочил на пол. И от досады, что ли, вытянул шею, распустил жидкие перышки, зажмурился и кукарекнул. Это было ужасно: смотреть не на что, а крикнул с таким протяжным надрывом, с такой силой, что некоторое время после этого стояла каменная тишина.
Проснулась Вика, приподнялась на локте и стала смотреть на мужа.
— Чего смотришь? — спросил Алексей Борисович. — Сколько раз просил закрывать его на кухне!
— У тебя на бровке опять длинный волос, — ответила на это Вика. — Дай выдерну!
— Пусть растет, если ему нравится.
— Ты им заколешь меня когда-нибудь.
— Вот когда заколю, тогда выдернешь. Кстати, эта пташка, — качнул он головой в сторону петушка, — сегодня все утро гуляла по моей груди.
— А вчера он начирикал на твое кресло. Хорошо, я быстро спохватилась.
— С сегодняшнего дня гони на балкон.
Алексей Борисович сел, пошевелил усами, потер голубоватой белизны колени, почувствовал, как тянет по ногам свежим воздухом: вот какие сильные получаются сквозняки, если не закрывать двери спальни.
— Это уже не дом, — в сердцах сказал Алексей Борисович. — Это какое-то болото.
Он набросил на плечи полосатый махровый халат и прошел в кабинет. Следом за ним чуть было не прошмыгнул петушок, но Алексей Борисович ловко дал ему подножку.
Окно кабинета выходило на север. Здесь никогда не возникало солнечного оживления, всегда стояла пасмурная погода. Алексей Борисович привык к этому быстро, да и книгам было лучше: не так желтели корешки.
Когда он по утрам приходил в свой кабинет, он особенно остро ощущал быстротечность времени и казнил себя за беспечность, слабохарактерность, за то, что позволяет втягивать себя в водоворот каких-то необязательных дел, мелких событий… Ну, прямо беда. Сейчас Алексей Борисович, успокаиваясь, набрал полные легкие родного кабинетного духа, развернул крутящееся кресло и начал искать пятно, посаженное петушком. Но на красном сукне не то что пятна — пылинки не было. Хвала вездесущей жене!
Сейчас ему стало совершенно ясно, что петушка — эту бесцеремонную, нахальную живность — господь бог задумывал не для города и уж тем более не для квартиры. А заимели они его весной, когда только-только пробивалась на деревьях светлая клейкая зелень. В тот день Алексей Борисович встретил Вику с работы, они шли не спеша домой и увидели, как на углу крестьянка продает прямо из ящика желтенькие пушистые шарики. Шарики пищали, толкали друг друга, пытались выбраться из тесного ящика.
— Цы-ыпа, — прошептала Вика грудным голосом, которым она разговаривала только с внучкой Викочкой. — Какая прелесть, боже мой!
Алексей Борисович растерялся, стоял, очарованный этим желтым шевелением. Они такие хрупкие… Что должна чувствовать эта крестьянка, которая запросто, без всякого душевного трепета запускает в ящик руку и тащит, сколько вытащит?
В конце концов ни он, ни Вика не устояли. Одну штуку, один шарик, одну цыпу — купили внучке. Принесли в кульке из газеты, раздобыли пшенки. И вот — бумеранг возвратился: получили цыпу назад. Она выросла в приличного петушка, ярко выраженного холерика, и стала всем мешать. Петушок хотел иметь свою личную жизнь и строил ее на нервах окружающих.
От соседей, сквозь стенку, проник сигнал точного времени. Алексей Борисович взглянул на ходики — девять часов утра. И, словно подтверждая это, зазвонил телефон. Все бесчисленные друзья — а врагов у Алексея Борисовича не было — давным-давно усвоили: трубку он берет только после третьего гудка.
— Я слушаю вас, — произнес Алексей Борисович и придвинул шариковую ручку, чтобы во время разговора рисовать квадратики и елочки.
— Елагин беспокоит, с телевидения. Не разбудил? Знаю, знаю, встаете с петухами.
Алексей Борисович поморщился, но ответил со спокойным достоинством: все люди делятся на жаворонков и сов; так вот, он — жаворонок.
— Есть один разговор, но не телефонный. Как бы встретиться?
Алексей Борисович выдержал паузу.
— Сейчас посмотрю, как планируется неделя.