— Но это так украсит!
— Не спорю. Я мог бы, конечно, как ты понимаешь, вмешаться, но тогда будет подразумеваться вмешательство начальства свыше. — Алексей Борисович искоса взглянул на Илью Кузьмича. — Улавливаешь, Миша? Нас не поймут.
— Да ради бога! Вы и так для меня…
— Сам талантлив! Сам талантлив!
— Давайте не будем. Я собака такая — и зло помню, и добро. Добро не забываю никогда.
Алексей Борисович шевельнул усами, что-то прикинул.
— Слушай, Миша, я давно не видел тебя. Позвони мне вечерком, надо бы встретиться. Можно даже у меня. А сейчас вот что: дай-ка свою машину, часика на полтора. Только не задерживай, сильная спешка.
Во время разговора Илья Кузьмич сидел за столом, положив руку на руку, словно школьник, и смотрел в окно. Он видел далекие полупрозрачные облака и на фоне их сизоватую струю дыма, которая пересекала окно по диагонали. Если приподняться, можно увидеть и саму трубу, тонкую и черную. Дымит она, не переставая, круглый год, и без нее теперь не обойтись — как узнаешь, куда дует ветер?
Удивительный человек Алексей Борисович! Уму непостижимо, сколько нитей связывает его с другими людьми. Их, наверное, поболее, чем волос на голове.
«А откуда он, собственно, взялся?» — неожиданно подумал Илья Кузьмич.
И едва подумал он об этом, как почувствовал головокружение, словно толкнули его на утлый плот и пустили по стремительному потоку. Плот закружился волчком, и Илья Кузьмич потерял всякие ориентиры.
3
В аэропорт прибыли вовремя. Алексей Борисович сходил на радиоузел и попросил, когда прибудет самолет, передать по трансляции, что гостя с Центрального телевидения просят подойти к машине под таким-то номером.
В зале было прохладно и, к удивлению Алексея Борисовича, не так уж много народу. А он-то думал, что яблоку негде будет упасть…
Он купил газету и тут же, у киоска, развернул, пробежал глазами заголовки, но читать не стал. Непонятная тревога мешала сосредоточиться. Что-то подтачивало изнутри, как будто он забыл о каком-то важном деле и вообще все вокруг стало не таким… Уж не общее ли течение жизни беспокоит его так сильно в последнее время? Русло незаметно меняется, подрастают акселераты, не нюхавшие пороха, а поседевшие ветераны, которым довелось понюхать порох, где-то допускают слабинку… Кстати, особенно хорошо это заметно по москвичам. Посмотрим, каков этот, с ЦТ.
Не так давно приезжала оттуда влиятельная женщина. Алексей Борисович букетик цветов послал ей в гостиничный номер. Пусть знает — не медведи живут в провинции, пусть почувствует — провинция сейчас поднимается до лучшего европейского уровня.
На банкете Алексей Борисович знал, что выглядит лучше всех, одет не хуже коммерческого директора важного промышленного комплекса. Вокруг все суетились, хотели показать, что тоже не лыком шиты, но до Алексея Борисовича им было далеко. А он не торопился, изучал обстановку, ждал, когда все обратят на него внимание, оценят его незаурядную внешность. А когда это произошло, он вальяжным шагом направился поприветствовать гостью. Разомкнул кольцо, окружающее ее, вышел в первый ряд, взял ее руку и впился таким красивым и непринужденным поцелуем, что кое у кого дух захватило.
А через месяц эта самая москвичка вернула по почте большую проблемную статью Алексея Борисовича с короткой ободряющей запиской. Ему-то ободряющие записки… Скомкав бумажку, он с удивлением подумал: и этой бабе он целовал руку! Здесь, в сердце, можно сказать, России их встречаешь как родных. А они…
Свернув газету трубочкой, Алексей Борисович прохаживался по залу, часто вскидывая руку и глядя на часы.
Отчего все-таки тревожно на душе? Может, смерть Бориса? Да, конечно, и это тоже. Ушел из жизни достойный человек. Но спокойствие стало пропадать еще до Бориной смерти. Что-то должно случиться — и все тут.
Алексей Борисович остановился у стеклянной стены: отсюда хорошо просматривалось взлетное поле. Там не спеша прокатывались машины спецслужб, в отдалении сбоку стояло несколько самолетов, они были красивы, на них можно было смотреть до бесконечности. Алексей Борисович глянул на них вполглаза, он «проигрывал» в памяти сегодняшний день в надежде отыскать хоть какую-нибудь мелочь, дававшую повод для плохого настроения. Но день складывался как всегда. Он складывался даже лучше, разнообразнее, чем другие дни. Тут ему показалось: что-то упущено, забыто. Но что именно, вспомнить не мог.