— Схожу-ка я к Аркадию, — сказал Иван Филиппович.
— Дело твое.
И Иван Филиппович начал звонить Аркадию, старому знакомому, который с недавних пор стал приятелем.
Вечер был тихий и теплый, лужи — задумчивы и черны. Только вблизи фонарей они отливали металлом.
Иван Филиппович шел к Аркадию, а думал о Болотянском. Передавал привет… Чертовщина какая-то. Ему ли, Болотянскому, передавать приветы? Бо-ло-тян-ский…
Седовласый стройный теннисист, директор цементного завода. По общим представлениям о директорах, особенно у людей малосведущих, это было то самое — безукоризненной белизны рубашка, пошитый на заказ костюм, японский хронометр на платиновом браслете. Браслет был великоват, и хронометр висел на запястье. Не хочешь, а обратишь внимание.
Неприязнь возникла между ними с первого дня знакомства.
Когда Иван Филиппович принимал свое хозяйство, Болотянский уже больше месяца руководил цементным комбинатом и по тогдашним стремительным временам считался старожилом.
Отцам города полагается жить в мире и согласии: чего-чего, а общих дел у них предостаточно. Испытывая самые добрые чувства, Иван Филиппович без приглашения, сам отправился к Болотянскому знакомиться.
Секретарша встала у дверей грудью, но потом все-таки пропустила. Когда Иван Филиппович вошел, Болотянский сидел, откинувшись на высокую спинку жесткого кресла, и смотрел в окно. Увидев Ивана Филипповича, он левую руку положил на телефонную трубку, а правой указал на стул перед столом.
У Болотянского было крупное лицо с большим носом, который, однако, не выделялся, голубые глаза, почти незаметные белые брови и капризно вздернутая верхняя губа.
Радушно улыбнувшись, он попросил у Ивана Филипповича разрешения позвонить. Набрал номер. Судя по разговору, на том конце провода была родня, и Болотянский стал подробно растолковывать, что из дефицита надо достать и у кого, по какому адресу обратиться и от чьего имени вести переговоры.
Он долго нес этот вздор, а Иван Филиппович думал: что это — человеческая глупость, потребовавшая внезапного выхода, или грубый силовой прием — знай, мол, с первого дня, кто есть кто! Но в любом случае это такое свинство, что дальше некуда. Он встал и, не попрощавшись, вышел.
После этой встречи в душе остался неприятный осадок, который так никогда и не растворился. Он предпочитал все вопросы решать с Болотянским на нейтральной почве или по телефону. Со временем наиболее острые углы стерлись, но неприязнь сохранилась.
О Болотянском говорили всякое. То он начинал строить себе двухэтажную каменную дачу с бассейном в подвале, да с такой помпой строить, с таким размахом, что городскому комитету партии пришлось немедленно вмешаться и принять соответствующее постановление; то решил открыть заводскую туристическую базу с биллиардом и роскошной танцевальной залой, в которую вели гранитные ступени; то организовать Дом охотника. А поскольку вокруг расстилались глухие заповедные места, это так называемое «охотничье угодье» — просторная изба да банька — быстро стало пользоваться недоброй славой у жен работников завода. В Доме охотника разве что цыгане не пели.
Вообще-то размах Болотянского и его бесстрашие вызывали уважение. Но главным было вот что и вот почему Болотянскому сравнительно легко сходили с рук разные там «художества»: он умел работать. Это был настоящий хозяйственник. Дела на его комбинате всегда были в полном порядке; он, как шахматист, предвидел на десять ходов вперед, был изворотлив и проницателен как дьявол. Не было ни одного случая, чтобы он запутался, у кого-нибудь попросил помощи. Из, казалось бы, безвыходных положений Болотянский всегда выходил с честью. А с этим считаются, даже когда душа вовсе не приемлет человека.
Аркадий, к которому направился Иван Филиппович, жил в хорошеньком одноэтажном домике, где жили когда-то первые строители. Строители выполнили свой долг и уехали дальше, а домики остались, каждый на две семьи. Конечно, непросто было получить это прекрасное жилье, но Аркадий тем и жив на земле, что все может.
В полную меру широкую душу этого человека Иван Филиппович оценил совсем недавно, когда раздались первые раскаты грома, а вообще-то знал его давно: несколько лет Аркадий работал у него в снабжении. Был Аркадий помоложе годков на десять, тонковат, по мнению Ивана Филипповича, для своего возраста, но жилист и по характеру настойчив.