— А ты еще здесь, в родных условиях, не проявил себя как следует, — сказал тогда Гордей Васильевич. — Дела своего толком не знаешь.
Никита подумал над ответом и твердо возразил:
— Знаю!
— Да ла-адно тебе-е, — добродушно ответил Гордей Васильевич.
Что-то было в его тоне, что не дало возможности спорить дальше. Никита вдруг ощутил, какая между ними огромная разница, И не только в возрасте, а в жизненной цепкости, что ли? В умении выжить и победить? Пятерых на ноги ставить — это что-то значит, тут с одним-то не знаешь, что делать.
Сидели они на высокой открытой веранде. Столетние дубы окружали дом, и ветер гудел, не умолкая, в их кронах. Когда в разговоре случалась пауза. Никита и Гордей Васильевич слушали этот неумолчный мощный шелест над головой. И чувствовали они, как образуется между ними невидимая, но удивительно прочная связь.
На Север Никита не поехал. Возбужденные северным коэффициентом чувства его снова вошли в нормальное русло. Он решил заняться устройством домашних дел. Недолго раздумывая, объединился с товарищем по дому, тоже шофером, и несколько лет они держали ульи: у товарища был большой опыт по пчеловодству.
Выгодное занятие! Правда, хлопотливое, постороннему человеку невозможно даже вообразить. Они нанимали машины, перевозили пчелиные домики по гречишным полям, договаривались с местными властями, подыскивали сторожа…
А ведь была еще основная работа — тяжелые рейсы, ремонты. Да и неурядицы домашние нервы мотали.
Короче говоря, после четырех лет такой спрессованной по времени жизни, беготни и переживаний у Никиты стали постоянно чесаться живот и поясница. Пришлось даже обратиться к врачу. Врач сказала: это на нервной почве. И прописала уколы.
Терять здоровье Никите не хотелось: еще жить да жить, Кольку на ноги ставить. И он прикрыл медовое доходное дело. Накопленных денег хватило на машину и гараж.
Второй раз он приходил к Гордею Васильевичу с Верой, когда сносили их барак. Гордей Васильевич уже тогда имел крепкое влияние в парткоме, и они рассчитывали заручиться его поддержкой, чтобы получить новую квартиру не в отдаленном микрорайоне, а поближе к работе.
Гордей Васильевич встретил их как близкую родню, все семейство собрал за столом, пили чай с яблочным повидлом, и средний сын в заключение исполнил на баяне русскую народную песню «Из-за острова на стрежень».
Никита смотрел, как пляшут по кнопкам пальцы паренька, которые почему-то кажутся длиннее, чем есть на самом деле, и вдруг с грустью подумал: «Вот ведь баян, а не пианино, пианино здесь негде поставить». И почувствовал необычную для себя нежность к хозяину дома, ко всему его семейству.
Гордей Васильевич тогда ничего не обещал, но сказал, что разведает обстановку в райисполкоме.
Помог ли Гордей Васильевич, или просто так решили выше — осталось тайной. Но квартиру Никита получил в хорошем месте, лучшего и не надо.
С тех пор близких контактов между Никитой и Гордеем Васильевичем не было, но Никита постоянно ощущал с ним молчаливую взаимосвязь.
6
Как большинство разведенных, Никита полагал: развод — дело личное, посторонних глаз немного, а значит, и никаких лишних разговоров быть не должно. Но по разным мелким фактам он убеждался, что на самом деле все получается как раз наоборот.
Об этом он и думал, перекуривая на скамейке в специально отведенном месте, перед бочкой с водой. Возвратился из рейса, поставил машину и сейчас, устало моргая, прислушиваясь к легкому покалыванию в спине, добродушно поглядывал на окружающую суету. Хорошо бы полежать часок-другой. Но домой его не очень-то тянуло. Без хозяйки жилье было немилым, даже более того — враждебным.
И куда они подевались: молодые и перестарки, с длинными ресницами и большими глазами? Ходят по улице табунами, зыркают по сторонам смелыми взглядами, но не подходить же к ним просто так, ни с того ни с сего?
День был пасмурный, но не давил свинцовой напряженностью, можно было вздохнуть полной грудью. Мимо проходили ребята из гаража, и когда замечали Никиту, лица их сразу становились деловыми, словно они сегодня завершали пятилетку. Никита понимал: так они выражают сочувствие ему.
Несколько раз прошла диспетчер Зоя, тридцатилетняя женщина, незамужняя и бойкая. Ее любила помянуть мужская компания, когда подходило к середине пресловутое «с устатку». Наверное, за дело, потому что у Никиты создалось такое впечатление — Зоя живет «на всю катушку».