Свой участок он узнал с трудом, словно впервые увидел его. И вишни цвели, и груша — маленькие еще, тоненькие, но туда же, бушуют вовсю. А там, где были яблони, сразу бросалась в глаза неестественная пустота. Срезы на пеньках еще не успели потемнеть, и опилки пока что не закрылись травой. Он пошевелил носком ботинка опилки и почувствовал непонятную вину.
Чтобы успокоить свою совесть, убедиться, что им сделано все правильно, пошел к оврагу. Подходы к нему были усеяны консервными банками, сломанным садовым инструментом, сплющенными пакетами из-под молока — и когда человек только успевает?
Он посмотрел вниз и увидел: на дно грязного, с крутыми ржавыми от глины краями оврага, на самое дно, где собралась мутная сточная вода, словно опустилось розовое облако.
Он смотрел на это облако как зачарованный. Стоял и покачивал головой, чувствуя, как уходит напряжение, сковавшее его в последнее время. Захотелось присесть, и, опускаясь на влажную, прорастающую тонкой травой землю, он подумал, что вот и еще одна весна пришла и впереди у него, Ивана Филипповича, еще долгая жизнь. И она должна быть чем-то заполнена.
РАССКАЗЫ
Этот высокий девятый этаж
В пятницу, часов в семь вечера, когда стала спадать дневная жара, Валентина Ивановна заявилась вдруг к свояку Федору, чем сильно озадачила его. Уже много лет они не навещали друг друга: повздорили из-за какого-то пустяка — и словно разъехались в разные края.
— А где Клавдия? — спросила Валентина Ивановна, чтобы скрыть неловкость.
— Шут ее знает…
Валентина Ивановна поправила платок, но не уходила.
Федор вспомнил, что она его считает шалапутным, и лицо его стало угрюмым.
— Чего случилось? — хмуро спросил он.
— Да так, ничего, — ответила Валентина Ивановна с нотками некоторого торжества. — Уезжать я собралась отсюда.
— Это дело… Поди, в город? Уж там тебя заждались, как же, — неторопливо проговорил Федор и ширкнул спичкой о коробок.
Гостья между тем прошла в комнату и устроилась на стуле у окна.
— У меня, Федор, внучок народился.
Федор разогнал дым ладонью, осознал услышанное, и лицо его просияло.
— Ух ты! У Кольки, что ль?
— Ну-у! Вот получила письмо. Пишет — нянчить некому. Давай, вроде того, приезжай. Сильно зовет. Ну, я прикинула — здесь ли век доживать в одиночку, там ли кружиться — какая разница? Дай-ка, думаю, попробую.
— Смотри, одна попробовала — семерых родила, — пошутил Федор. — И как теперь думаешь?
— А чего тут думать? Дом продам, уже покупатель есть. А пока то да сё, хочу им корову отвезти. Не подсобишь?
— Так и надо было начинать, — сказал Федор. — Это, конечно, хлопоты — везти корову за триста километров. Все же в кузове, а не в лайнере. Но кто тебе поможет, кроме меня? Шалапутные только и помогают.
— Да ладно тебе, — махнула рукой Валентина Ивановна.
В субботу ранним утром Федор подогнал свой грузовичок к дому свояченицы. Посигналил, чтобы пошевеливались, и в ответ раздалось встревоженное коровье мычание. На крыльце появилась Валентина Ивановна, в цветастом платочке, с узелком и плетеной корзинкой в руках.
— Больно рано нарядилась, — проговорил Федор.
— Ничего, я аккуратненько, — ответила Валентина Ивановна и положила в кабину на пружинистое, с потрескавшимся лаком сиденье узелок и корзинку.
Потом подставили к кузову доски, по ним завели корову, и Валентина Ивановна держала ладонь на теплом боку ее, словно бы подстраховывала.
— Ну вот, — сказал Федор, когда был завязан последний узел, — теперь твоя буренка как на качелях. Ишь ревет, не терпится поехать.
— Ты, Федя, будь поосторожней. Камешки там какие, ямки, уж как-нибудь — живая все же.
— Ладно стонать! Хочешь — налей стакан и поставь в кузов, довезу, капли не пролью.
Он крутнул ключиком, подергал рычаг и облапил покрытую синей изолентой баранку.
Когда выехали из села и от носа машины до непроглядной дали протянулась линия асфальта, Валентина Ивановна ослабила платок на голове и повернулась к заднему окошку. Корова, видать по всему, смирилась со своим положением, темный глаз, который видела Валентина Ивановна, был спокоен, как у пережившей себя старухи. Надо же — ведет себя так, словно всю жизнь ездила на грузовиках. И тут только Валентина Ивановна заметила, сколько всяких цветных картинок с девушками понаклеено в кабине.