Дверь открыла Зоя, которую Федор сразу и не узнал, настолько изменили ее годы, прожитые в городе. А еще — шапка крупных железных бигуди, стянувшая голову.
Секунду она оторопело смотрела на пришедших и с протяжным криком:
— Ой, господи, ма-мень-ка! — уткнулась лицом в грудь Валентины Ивановны.
Худенькие плечи в голубом поролоновом халатике вздрагивали, а в крике прозвучало столько тоски, что посторонний человек мог подумать: из темницы девку освободили, не иначе.
— Да что же это я! — стала говорить Зоя, опомнившись. — Да вы проходите, проходите.
Квартира была добротная: большой коридор, темноватый от зеленой краски, которая покрывала стены и прихватывала края потолка, так что филенка была не на стене, как у людей, а на потолке; зеркало, перед ним маленькая табуретка; чудная картинка на стене: мальчик лет четырех повернулся ко всем спиной и справляет малую нужду. Федор сразу подумал: вот бы достать такую себе домой.
В первой комнате блеск и чистота, видно, не долетает сюда, на этот высокий девятый этаж, уличная пыль. В углу, на видном месте, на обычных красных кирпичах прялка. Самовар — где книги, за стеклом. В общем вроде бы хорошо, но повеяло на Валентину Ивановну каким-то неуютом.
— А Светочка где?
— В пионерлагере, на две смены. Коля поехал проведать ее, к вечеру должен вернуться.
А глаза у Зои напряженные, будто ждет от них чего-то неожиданного.
Валентина Ивановна опустилась на диван, который был словно набит песком, до того жесткий. А Федор сказал:
— Мы ей корову привезли показать.
— Какую корову?
— Нашу, — сказала Валентина Ивановна. — Да ты ее не знаешь. Без тебя заводила. Мы к Коле едем, у него сын родился. А это убери. — Она протянула Зое корзинку с клубникой. — Как к Светочке поедете, отвезете гостинца.
К большому удивлению приезжих, Зоя не бросилась сразу показывать свое хозяйство, не повела по комнатам, а носилась бестолково по квартире, то пряча руки в карманы халатика, то вынимая их. И вместо того чтобы удивиться рождению племянника, засыпать вопросами, Зоя сказала:
— Что же вы не предупредили заранее о своем приезде? Я бы хоть подготовилась…
— А чего готовиться? — ответила Валентина Ивановна. — Мы гости скорые: приехали, попили чайку — и дальше.
— Может, правда, чайку поставить? — воскликнула обрадованно Зоя. — Я сейчас, я мигом.
«Кошку бы запустить сюда, — отчего-то подумалось Валентине Ивановне. — Когда есть кошка, жилой дух в доме».
Федор подошел к висевшей на стенке полочке с деревянными игрушками и хотел что-то потрогать, но Зоя тут как тут: не трожьте, мол, все еле держится. Федор нахмурился и отошел к двери.
— Ладно, — сказала Валентина Ивановна. — Чаек пусть пока подождет, а мы сейчас парного молочка попробуем. Где ты, дочка, в городе парного молочка попробуешь? Корову как раз подоить надо.
Тут наконец до Зои дошло.
— Мама, да вы что, и вправду корову привезли?
Глаза ее округлились и губы от великого удивления сложились в колечко. Она выскочила на балкон, и было видно, как, перегнувшись через перила, она смотрит вниз.
Федор ехидно кашлянул.
В груди у Валентины Ивановны стоял неприятный холодок. Конечно, все можно объяснить и оправдать. Дочь, в молодости покинувшая дом, — отрезанный ломоть. Сыновья еще могут наладить жизнь, как у родителей, а дочки — нет. Жалко, что Светочка в пионерлагере. В конце концов ради нее приехали…
Валентина Ивановна стала возиться с дверным запором, и Зоя вернулась с балкона.
— Мама, ты куда?
— Подоить корову-то надо.
— Погоди… — Зоя снова стала суетиться, хотела что-то сказать, но, видно, от волнения забывала слова. — Не надо сейчас этого делать… Ну, как тебе объяснить? Все же город, порядки другие, опять же разговоры…
— Какие еще разговоры? — нахмурилась Валентина Ивановна.
— Всякие, ну понимаешь, мама, вся-ки-е…
— А что, в городе не едят, не пьют? — спросил Федор. — Может, у вас думают, что молоко растет в бутылках?
— Да нет же, — словно от назойливой мухи отмахнулась от него Зоя.
Она между делом успела накинуть на бигуди косынку, и теперь голова ее была большой и шишковатой.
— Вы что, в самом деле, не понимаете? В центре города, перед большим домом — доить корову! Потом каждый будет говорить… Хоть меняй квартиру.
Выражение лица у Федора было сердитое, он хотел выругаться, но вместо этого достал ключи на цепочке, покрутил их на пальце, побренчал.