— Я на улице подожду, — сказал он и вышел.
Валентине Ивановне было стыдно перед Федором. Дочке этого не скажешь, по всему видно — не поймет. Может, сейчас все по-другому? Сама-то жила не так, и трудности были другие, и заботы. Дети еще по избе ползали, когда муж из дома ушел. До шестнадцати лет Зоя была второй хозяйкой в доме, ее переезд в город был таким же ударом, как и уход мужа. Что теперь осталось в дочери от тех шестнадцати лет, которые она прожила в родном доме? Может, и родителям нет надобности приезжать в город проведывать своих детей? Как-никак — навозом пахнут. И эта последняя мысль вдруг испугала Валентину Ивановну. Ерунда! Быть того не может!
Надо идти доить и не обращать внимания на Зойкнны полные слез глаза. Надо подоить и собираться ехать — солнце уже перевалило за половину дня.
— Я пойду, — сказала Валентина Ивановна.
Зоя промолчала.
Когда за матерью захлопнулась дверь, Зоя метнулась следом. Остановилась у двери, зачем-то потрогала английский замок, словно была необходимость убедиться в его надежности. И прильнула к глазку.
Лестничная клетка была пуста. Лишь едва доносились удаляющиеся шаги матери.
«Что же это? — с ужасом подумала Зоя. — Что же это, в конце концов?»
Не зная, как унять волнение, она поправила на полке матрешку, которую хотел потрогать Федор.
Вышла на балкон и стала смотреть вниз. Далеко внизу, словно игрушечный, стоял грузовичок, и в кузове его была видна рыжая корова. Какая-то фигурка примащивалась рядом с коровой. Дневной свет слепил глаза, набегавшие слезы затуманивали все происходящее на дворе. Господи, как стыдно-то! Ведь все будут потом ходить и спрашивать: чья это деревенская женщина доила корову?
И тут на руки матери словно навели увеличительное стекло — так резко и так близко увидела их Зоя. Темные от загара, в тяжелых синих венах, они ритмично двигались над ведром. Зоя услышала, как звучно бьют в цинковый бок ведра белые молочные струи.
М а м а п о л о ж и л а л а д о н ь н а г о р я ч и й л о б…
Зою вдруг пронзила острая жалость к матери. Оторваться бы от балкона, превратиться в птицу и неслышно опуститься у маминых ног…
Словно найдя какое-то успокоение, Зоя вздохнула и вытерла кулачком глаза, как делала когда-то в детстве.
Федор — молодец, не лез с ненужными вопросами и вел себя так, словно ничего не случилось.
Он обошел машину, по каждому колесу постучал носком ботинка, а сам с интересом наблюдал за окнами и балконами. Бедные горожане, да сколько же вас, любопытных, собралось там.
— Видала? — сказал он вполголоса Валентине Ивановне. — Это же для них такое событие! Это же им на всю жизнь!
— Не мельтеши, Федя, а сними-ка меня отсюда, и давай все обратно закрепим. Ехать скоро.
К машине подошла старушка с алюминиевым ковшиком.
— Милая, — сказала она добрым голосом, — не нальешь чуток? Внучке хоть разок дать попробовать парного-то.
— Что за разговоры! — ответила Валентина Ивановна. — Налью, конечно. Внучке сколько?
— Второй пошел. Дай бог тебе здоровье, милая.
Старушка поковыляла к подъезду. Валентина Ивановна, прищурившись, смотрела ей вслед.
— Федя, — сказала она, — давай не пойдем наверх. Больно высоко. Посидим вот здесь, в тенечке.
Валентина Ивановна говорила, а сама думала: если дочка захочет увидеть ее, сама прибежит. Не такой уж и высокий этот девятый этаж. А нет… Ну что ж, поедут они дальше, туда, где их ждут. Пусть тогда дочка пишет письма…
Валентина Ивановна прижалась к Федору, единственному близкому здесь человеку.
— Знобит чего-то, — сказала она и заплакала
Желанный гостюшко Димитрий
Когда с утра пораньше Полина Филипповна занялась кухонными делами, со стола упал нож — как будто сам спрыгнул, громко ударившись тяжелой деревянной ручкой. Полина Филипповна подняла его и некоторое время стояла в задумчивости, затем подошла к настенному календарю, взглянула и удивилась — будто теперь только узнала, что на дворе стоит ранний сентябрь.
«Пора бы приехать, — подумала Полина Филипповна, — пора бы ему приехать, пока не зарядили дожди. Вот и нож упал. Не иначе к приезду упал. Не иначе…»
И тут ей показалось, что прошумела колесами возле дома машина.
— Ну и слава богу, — сказала она и быстро вышла на крыльцо.
Но пустынна была дорога перед калиткой, а шуршал, видно, ветер, собирая у забора листья.
Нет никого!
Сына она не ждала. Занятый серьезной работой, он уже который год сидел безвылазно в своей Сибири. Зато каждую осень, в самом начале сентября, пока тверда сухая земля, приезжал на один денек товарищ сына, Дима Самохин. Приезжал на черной легковой машине, сам за рулем, руки в тонких кожаных перчатках.