От прошлого остался лишь сладковато-сухой, едва уловимый запах тлена. А может, этот запах появился позднее? Но как бы там ни было, он неразрывно связан с этим домом, присущ только ему одному.
Да! Именно здесь была комната, четыре шага в длину, три в ширину, словно специально размеченная для железной кровати и старого стула с высокой спинкой.
Когда Дмитрий Иванович поселился здесь и достаточно освоился, его вдруг стала тяготить постоянная заботливость Полины Филипповны, а Максим со своими разговорами просто раздражал.
Сам он рассчитывал каждую минуту, потому что твердо знал: за плечами не десять жизней, и нужно торопиться, чтобы успеть кое-что сделать. Надеяться он мог только на себя, тылов у него не было. Отец погиб на войне, мать с горя стала пить. Пить и плакать. И чем больше пила, тем неудержимей были слезы.
Максим, наверное, рассказал Полине Филипповне о нем. Добрая женщина денег с Димы не брала ни копейки все шесть лет.
А времена были трудные!
На первую стипендию Дмитрий купил большой черный портфель с двумя ремешками, двумя блестящими латунными замками, которые густо белели, когда Дима на них дышал.
Он любил вспоминать, как первую неделю вскакивал по ночам взглянуть на стоявший у кровати портфель, провести ладонью по теплой бугристой коже. Как несколько лет подряд пил тайком по чайной ложечке постное масло, чтобы дополнительными жирами поддержать дух и тело.
С возрастом сознание удивительным образом перестроилось. Успех и обеспеченность словно наизнанку выворачивают память. И многие подробности далекого прошлого, о которых, казалось бы, и вспоминать-то не надо, чтобы не унижать себя в собственных глазах, вдруг получают вторую жизнь.
Вот так и с маслом.
Постное масло в доме свято экономили. И никто не знал, что Дима каждый день берет масло из общей бутылки… Да, много всякого припоминалось неожиданно в каждый приезд.
Когда возвратилась Полина Филипповна, он почувствовал себя застигнутым врасплох, словно только что встал с постели, был не одет и не умыт. И он сказал голосом более звонким, чем всегда:
— Вы зря сломали печку, тетя Поля, все же оживляющая деталь. И здорово поддерживала прежний уют.
Полина Филипповна, выкладывая на стол кульки, мельком взглянула на глиняный прямоугольник.
— Поддерживала, Митенька, да перестала. Тяжело мне одной. Сам помнишь, сколько она дров съедала.
— Помню, — сказал Дмитрий Иванович. — Мы с Максимом по три охапки приносили, день — он, день — я.
Из сада пришел Коля, увидел в руках Полины Филипповны связку сушек и оживился.
За столом разговор не клеился. Мальчик хрустел сушкой и смотрел по сторонам. Дмитрий Иванович, опустив глаза в стакан, помешивал ложечкой душистый чай из листьев смородины, часто вздыхал и говорил с продолжительными паузами:
— Сколько лет… Да… Все изменилось… Да…
Полина Филипповна подливала чай и думала: всегда он такой неразговорчивый, дорогой гостюшко Димитрий. И в детстве, и сейчас. Лишнего слова не скажет, а ровно столько, чтобы не обидеть человека молчанием. И на уме у него всегда свое: то учеба, то работа. Поддерживал себя в молодости, постное масло пил. Это Полина Филипповна узнала сразу — одна ложечка утром всегда жирная была, холодной водой не ополоснешь. «Господи, только бы на пользу», — подумала тогда. У самой жизни не получилось, так пусть получится у детей ее.
Колька поерзал на стуле и вдруг спросил:
— А почему вы не отремонтируете дом?
Дмитрий Иванович удивленно посмотрел на Кольку.
— А ты, брат, материалист.
— Чаю подлить? — спросила Полина Филипповна вместо ответа.
— Нет, спасибо, тетя Поля. — Дмитрий Иванович встал. — Пожалуй, пора. Вы даже представить не можете, как успокаивается душа, когда побываю у вас.
— Да полноте, Митенька, у меня, наоборот, ощущение. — ты приезжаешь, чтобы быстрей уехать.
— Ну, ну, ну…
Прощались в саду. Колька с нетерпеливым видом стоял у калитки.
— Все время думаю, тетя Поля, что бы вам такое хорошее сделать? И ничего не могу придумать. Слушайте, тетя Поля, хотите, я вас на машине покатаю? А?
— Нет, нет, вот еще, додумался… Помни, Митенька, пока жива, всегда рада видеть тебя.
И тогда Дмитрий Иванович привлек к себе старушку, троекратно, по-русски, расцеловал ее.
Аккуратно выводя машину на трассу мимо проулочных колдобин, местных футбольных команд, досок с гвоздями, безобидных на вид клубков проволоки, Дмитрий Иванович вспомнил Колькины слова о ремонте.