— Вчера сделал, — с гордостью сказал отец, постучав ногтем по крышке. — Бесцветным нитролаком покрыл. Пять слоев. Смотри как здорово получилось!
— Ничего, — вежливо сказал Иларион. — Приятная вещица.
— Бери на память.
— Да ладно, отец, у меня их дома уже десятка два.
— И эту возьми. Смотри, можно и сигареты хранить, и карандаши, и скрепки, вообще любую мелочь.
Илариону стало нестерпимо жаль отца. Он взял коробок, повертел его в руках и, положив на стол, подошел к окну.
Отсюда хорошо просматривались девятиэтажки нового микрорайона. Маленькие люди гуляли в маленьком сквере, катили перед собой маленькие детские коляски, а перед одним домом стояли две красные пожарные машины, хотя не было там ни дыма, ни огня.
Иларион подумал: странное дело — у любой породистой собаки прародители до десятого колена известны, а тут про деда узнаёшь лишь кое-что, и то случайно. Если бы каждый человек к концу жизни писал о себе, было бы здорово. Мы-то еще ладно, хоть поздно, да приходит к нам необходимость знать — а от кого мы сами? Кровь землепашца или моряка бьется в наших жилах? Но ведь и нам достаются крохи, а что сможет узнать Сергунька, когда придет пора?
Внезапный сквозняк взбил волосы, Иларион повернулся — так и есть, отец ушел на подмогу матери.
В открытый коробок уже были брошены две пачки сигарет «Прима» и горсть недорогих, но любимых здесь конфет в ярких восковых бумажках.
Так его собирали всегда, еще не было случая, чтобы он уходил с пустыми руками. Сейчас достанут банку тушенки, будут предлагать хлеб, чтобы ему в магазин сегодня не бегать. И он все берет, хоть и отказывается. И все пригождается…
Мать и отец зашли в комнату одновременно. Мать сразу открыла верхнюю стеклянную дверцу буфета и стала что-то искать, шурша бумагой и позванивая стеклом, а отец уселся в кресло около телевизора.
Наконец мать поставила на стол две серебряные стопки, шершавые бока их светились матово и ровно.
— Мы с папой посоветовались, — начала она, — и решили подарить эти стопки тебе. Чистое серебро, а изнутри — позолота. Посмотри, как зеркало.
— Ладно вам чудить, — обиделся Иларион. — Еще не хватало… Даже разговоров быть не может.
Как всегда в задумчивые или трудные минуты, он поглаживал висок.
— Не спорь, — сказала мать. — Во-первых, они нам совершенно не нужны, а во-вторых, будет трудно — отнесешь в комиссионку.
— Все правильно, — кивнул отец.
Он сидел и щурился. Сразу не поймешь — то ли улыбался, то ли хотел получше рассмотреть Илариона.
Стопки уложили в черную коробку с белыми ромашками, поспешно, словно времени было в обрез.
— Теплой водой с мылом помоешь, — сказала мать на прощанье, — и они заблестят как новенькие.
Дома Иларион разобрал коробку, бросил в рот конфету, которая, как и все, хранившееся в буфете родителей, пахла сосновой стружкой, и подумал, что люди, пережившие войну, имеют обыкновение создавать запасы и подолгу хранить их.
Серебряные стопки были тонки и одновременно приятно тяжелили ладонь.
Иларион подошел ближе к окну, чтобы лучше рассмотреть подарок. Он крутил стопочки и так и сяк, поглаживал литые стенки, пытался рассмотреть пробу. И тут увидел, что внутренняя поверхность заметно поистерлась, снизу доверху шли тонкие светлые круги, словно по позолоте прошлись мельчайшей наждачной бумагой. С чего бы это?
Вдруг он понял: их протирали изнутри. Значит, не просто стояли они в буфете, значит, были торжественные дни, вечера были, какие-то свои, сокрытые от глаз детей, когда сходили с портрета двое молодых и красивых… И были они розовы от волнения, а все остальное закрывал голубой фон.
Оградка
Алексей Матвеевич уходил из отдела последним. Он внимательным взглядом окинул комнату: электроприборы выключены, окурки нигде не тлеют. Полный порядок.
На улице творилось что-то невероятное: осень не осень, зима не зима. От свирепого ветра зашлось дыхание, и папироса, закуренная в коридоре, сразу же оторвалась от губ и унеслась невесть куда. Даже в трамвай набивался жесткий и колючий, как дробленый рис, полуснег-полуград.
Ехал Алексей Матвеевич в сторону, противоположную дому, и, поглядывая на посиневшую от холода шею впереди сидящего, думал, что только большая необходимость заставляет людей в такое время покидать жилье. У него самого было срочное дело к матери.