Мы с братом вечно благодарны отцу за то, что поставил нас на ноги, определил нашу счастливую судьбу. Но я и вечно виноват перед ним. Сейчас модно, всеобщая эйфория, посещать кладбище усопших родственников. Мы жили в других условиях. Разбирая архивные документы матери и отца, я нашел расписку от администрации Даниловского кладбища. В ней значилась дата захоронения Ивана Матвеевича Силантьева. А номера могилы, ее место, что обычно значится на железном указателе, воткнутом возле памятника, не было. В конторе кладбища среди кипы папок также не оказалось сведений об отце. Конторщик спросил, не знаю ли я, где его могила. Я помню, хоронили в широкую яму под чей-то уже захороненный гроб. Недалеко от конторы. Пошли искать. Увы, бесполезно. Никаких следов. Прости меня, отец. Прости! Но клятву, данную мной над твоим гробом, исполнил – окончил институт!
КУПЕЧЕСКОЕ РОДСТВО
В июне четвертого года нового двадцать первого века я с дражайшей супругой Еленой скромно отпраздновал золотую свадьбу. 50 лет пролетели как в сказке. Были семейные ураганы и даже землетрясения. Но честно прожита великолепная, счастливая жизнь. А в коммуналках жили? О, да. Но с милым рай и в шалаше. А в очереди за любительской колбасой стояли? Ну и что? Если бы она продавалась вдоволь в магазинах, то где хранить? Холодильников-то не было. Прикрепляли к ставням окон снаружи ящички, куда прятали овощи, а в мороз, бывало, и мясо. Жили не тужили. Свадьбы играли, как положено, столы ломились от закусок, домашних снадобий, а любители – так пировали в ресторанах.
Мою вторую половину я встретил в институте иностранных языков. Студенческие годы – годы бурной юности, пылкой любви. Студентов-парней в ту пору было не более двух десятков фронтовиков. А студенток – тысячи. Удивительно, ни одна из них не пленила меня с первых дней студенческой жизни. И очень забавно, что ни одной я сам не приглянулся. Впрочем, студенческая пора – не время свадеб. Многие, подобно мне, женились после окончания института. Я думаю, птицы вьют гнезда, когда научатся летать.
Любовь дело случая, вернее – случай подбрасывает объект любви. А дальше все зависит от чувств, симпатии, взглядов на семейную жизнь. Однажды случай свел меня с настоящей красавицей – дочкой знаменитой киноактрисы Татьяны Окуневской. В саму актрису я был влюблен, много раз видел с ее участием фильмы «Пышка» и «Последняя ночь», где она играла роль богатой аристократки, флиртовавшей с юнкером из бедной семьи. Фильм повествовал о победе Октябрьской революции в Москве. Дочку актрисы звали Ингой. Она училась английскому языку на педагогическом факультете, отлично играла в волейбольной команде, и мы познакомились на одном из матчей. Ее красота была поразительной и редкой. Белое лицо, синие глаза и черные волосы. Женись на такой, и через неделю-другую лихой гусар увезет ее на тройке с бубенцами. Ей не было и девятнадцати, но из разговоров я почувствовал глубокий надлом в ее душе.
Я бывал у нее дома – в хорошей квартире, в «правдинском доме» на Беговой улице. Квартира принадлежала отчиму, известному и обласканному «сверху» писателю Горбатову. Мать же отсиживала срок на Колыме. Ее сослали, как сказала Инга, за связь с югославскими дипломатами. То была пора, когда резались по живому наши связи с Тито, советским воинам, отличившимся при освобождении Белграда, предписывалось сдать югославские ордена. Непослушных и строптивых наказывали сурово. Мать Окуневская попала в этот водоворот. Инга в моей жизни была первым человеком, который в анкете отвечал положительно на вопрос: «Были ли в семье осужденные и репрессированные?»
Уверен, спустя четверть века я бы не вспомнил о судьбе актрисы Окуневской, если бы не каждодневные обращения наших представителей «четвертой власти» к теме «репрессированных». Начитаешься статей и насмотришься фильмов ужасов, и тебя берет сомнение: как же ты ничего не знал о репрессиях, не боялся «загреметь»? И как тебя свободно выпускали «за бугор», а ведь в твоих анкетных данных есть солидное «пятно», явная заковырка для анкетных данных: «невыездной». Дело в том, что моя жена Елена – внучка известного богатого московского купца Павла Зуева, владельца фабрики и домов, где жил со своим семейством. Моя теща, как и ее братья и сестры, воспитывались гувернантками, изучали иностранные языки. Вот так получилось – сын владимирского крестьянина породнился с богатой купеческой семьей. Согласно антисталинистам, достаточно было иметь каплю непролетарской крови, то бишь дворянской, фабрикантской или купеческой, чтобы попасть на прицел к «особистам». А уж если отпрыск священника или белого офицера, то тебе крышка. Не знал я, что женюсь на внучке купца. Это радостное событие в моей жизни произошло на четвертом десятке Советской власти, когда от наследства купца Павла Зуева остались лишь сережки да кольца у его дочерей, золотые часы и серебряные ложки у его сыновей. Купец Зуев спокойно дожил свои годы при Советской власти, на которую не поднял руки, а она в ответ не подняла руки на него. Не подался он и за кордон. Отдал свои дома, дачи и небольшую фабрику новой власти. А вся его семья, как и все добрые люди после революции, жили честным, праведным трудом, хотя и переживали трудности. Примечательно, что семья Зуевых не растеряла привитых в молодости христианской нравственности, заботы о ближнем, милосердие, сохраняла тесные семейные узы.