Другой экипаж, в котором находился стрелок-радист ночной эскадрильи Саша Тюрин, был сбит на пятом вылете на разведку. Это случилось за два месяца до возвращения Кокорева. Разведчики глубокой ночью появились над объектом разведки – железнодорожным узлом города Орши. В небе, казалось, ничто не предвещало опасности, и Тюрин даже не заметил, как тихоходный Ил-4 был атакован «мессером».
КАКОВО БЫТЬ ПЛЕННЫМ
Тюрину с трудом удалось выпрыгнуть из потерявшего управление самолета и спастись на парашюте. Он спрятался в ржаном поле, но был выловлен полицаями. Изрядно избитый, он был заточен в смоленском концлагере, где встретил всех членов своего экипажа – командира Жувака, штурмана Жебко, стрелка-радиста Косых, так же как он, пленных.
Шел 1974 год. Я собирал материалы для книги, свидетельства однополчан. Получил письмо от Александра Тюрина. Он писал:
«Жувак, Жебко, Косых также были выловлены полицаями. Восемь дней мы провели в смоленском лагере. Сговаривались и строили планы побега. Нащупывали связи. Но тщетно. Потом оказались в большом лагере города Лодзи. Проходя там однажды мимо карантинного барака, я услышал несущийся сверху приглушенный зов: "Тюрин! Тюрин!". Обернувшись, увидел сверху забора знакомое лицо однополчанина летчика Варламова. Наступали сумерки. Коротко поговорили. Я рассказал о последних новостях из жизни полка, о товарищах. Он в числе «доходяг» чистил картошку. Он сообщил, что в лагере находится его штурман Кудеяров, не вернувшийся с задания вместе с ним в марте 43-го. Больше я Варламова не видел. А с Кудеяровым встретился и переговорил накоротке. Конечно, вспомнилась жизнь в родном полку, боевые полеты. Хорошие, добрые воспоминания остались у меня о летчике, веселом и мужественном Александре Барабанове, об Анатолии Попове, о комэске Дмитриеве, о ребятах из фотоотделения. С ними я дружил, так как вместе окончили одно военное училище. Помню всех по именам.
Для молодых поколений наших дней те годы стали историей. Школьники и студенты за осведомленность о тех лихих событиях получают оценку по пятибалльной системе. Для нас это – дни нашей молодости. Для некоторых дни трагедий. В концлагерях нас звали не иначе как "Эй, Иван!", кричали на нас, понукали как лошадей. Пиками проверяли землю перед бараками, ища подкопы.
После освобождения из плена 16 апреля 1945 года я считаю этот день вторым днем моего рождения. В июне нас передали советским войскам. Прошел не совсем приятную проверку. Мариновали полгода в одном из лагерей оккупированной Германии. После проверки снова призвали в армию. Звание у меня было не высокое – старший сержант. Тем не менее о нем никто не упоминал. Я стал как бы рядовым. Отслужил полгода и был демобилизован».
Вторая ночная эскадрилья активно работала накануне и в ходе сражений на Курской дуге. Примерно в ту же пору и в том же районе был сбит экипаж Василия Кокорева. Уже рассказывалось, что командир спасся на парашюте. Встретил партизан. Остальные члены экипажа пропали без вести.
Вскоре после окончания войны, в июне 45-го, в полк пришло письмо от стрелка-радиста Леонида Кондратенко, входившего в экипаж Кокорева. Леонид писал командиру полка, что жив и здоров. Был в плену, описал все невзгоды, которые пережил и пленный Саша Тюрин. Из плена был освобожден американцами, передан в фильтрационный лагерь и после проверки демобилизован.
Леонид Кондратенко, ленинградец, окончил железнодорожный институт, почетный железнодорожник, ценный специалист по управлению железными дорогами. Со своим командиром Кокоревым встретился в праздничные дни в Шаталово. Регулярно переписывались. Кстати, на праздниках в полку видели капитанов Жебко и Жувака. Они работали в Аэрофлоте. Живым вернулся из плена и летчик-ночник Арон Зенгин. Пройдя проверку, Зенгин стал работать в управлении гражданской авиации.
Но вернемся к письму стрелка-радиста Кондратенко. Леонид писал, что выпрыгнул из горящего «ила» после команды командира, когда зажглись сигнальные огни – красный, зеленый и белый, – означавшие команду: «Прыгать!»