Прочитав эти строки, комполка Тюрин приказал срочно вызвать к нему Кокорева и пригласить на беседу комиссара полка Настоящего.
– Читай и радуйся, – сказал Тюрин вошедшему Кокореву, хмурому в ожидании беды. – Это письмо реабилитирует тебя.
На просьбу летчика передать ему письмо стрелка-радиста Тюрин ответил согласием, но сказал, что сначала прикажет сделать фотокопию письма. Дело в том, что прошло уже около двух лет с того драматического момента, когда Кокорев вернулся из партизанского лагеря, а за ним тянулся «хвост». Как-никак, он был на оккупированной территории, выпрыгнул с парашютом, оставив на произвол судьбы троих членов экипажа: штурмана Безносова, стрелка-радиста Кондратенко, воздушного стрелка Фомина. В авиации, как на море: капитан корабля, пусть и воздушного, в случае беды покидает его последним.
Командир партизанского отряда вручил Кокореву справку партизана. Тюрин прислал за ним свой «небесный тихоход», и тот доставил его на Большую землю. Василию Кокореву поверили, повысили в должности до командира эскадрильи. Вручили орден, которым он был награжден до злополучного полета в тыл к немцам.
И вот кончилась война, а Василий Кокорев, прославленный летчик и партизан, оказался не очень везучим. Существовала инструкция, что побывавшим на оккупированной территории запрещалось занимать высшие командные должности. Нашлись добрые люди, подсказали Василию поступить в академию заочно. Так и сделал. Окончил Военно-воздушную академию и Академию Генерального штаба, служил в Генштабе. Со временем получил звание генерал-майора авиации.
Но дорога наверх не была усыпана розами. Напротив, пришлось ходить по шипам. Уже в преклонном возрасте, на рубеже нового века Василий Григорьевич рассказывал мне о своих переживаниях. Он подсчитал, что раз девять писал объяснительные записки дотошным «особистам». Писал одно и то же: когда и как был сбит ночью на подходе к Рославлю, как приказал экипажу покинуть горящий самолет, как почувствовал, что из нижней кабины штурмана потянуло дымом. Это означало, что штурман открыл свой люк и выпрыгнул. Как после блужданий по лесу встретил партизан.
ШУТКА-МИНУТКА
Суровое искусство войны постигалось легче, если тому способствовало бодрое настроение, шутка, которая – правильно говорят – минутка, а зарядит на час. И уж, помнится, были у нас свои любители розыгрыша. Ведь наш полк состоял в основном из молодежи.
Недаром говорят: какая жизнь, такие и песни. Положение на фронтах складывалось теперь не в пользу фашистов. Успехи наших войск на северо-западе не были такими громкими, как на южных фронтах. Но и у нас приближался час победы. Метр за метром,
в упорных боях мы отбивали свою землю у врага на подступах к Смоленску, Витебску, Новосокольникам. В результате передовой форпост 3-й эскадрильи – аэродром «подскока» в Андреаполе – стал нашей основной базой.
В освобожденном Андреаполе не осталось даже труб от сожженных домов. Жили кто где. В аэродромных землянках и крестьянских хатах. По утрам разведчики выстраивались в шеренгу, и комэск давал им задания. И каждое утро в этот момент в тылу шеренги появлялся козел. С разбегу он бодал кого-нибудь в мягкое место, пострадавший испуганно взвизгивал, и все разражались взрывом хохота.
Комэск приказал поймать козла и запереть в сарае. Так и сделали. А наутро он снова появился. Это продолжалось долго. В конце концов озадаченный Кулагин отдавал команды так: «Смирно! И не дразнить козла!» От этого еще пуще смеялись.
Много шутили по поводу исключительной способности черноволосого штурмана Ивана Строева спать в любом положении: сидя, стоя, даже в строю с открытыми глазами.
– Весь полет дрыхнул и опять дрыхнешь, – толкал Ивана в бок летчик Петров.
– Отстань, дай поспать. В полете Витюнчик мешал, а теперь ты придираешься, – отшучивался Иван.
Шутка о штурманах-сонях родилась в связи с плохим обзором земли через нижнее остекление передней кабины. Поэтому точный подсчет вражеских самолетов, эшелонов, автомашин штурману было удобнее вести лежа на полу, протиснувшись в узкий нос «пешки». Штурманам во время такого полета доставалось. Они то и дело ложились на пол, будто пехотинцы на учении: лечь! Встать!
Нелегко просунуться в нос самолета, когда ты одет в толстый меховой комбинезон, унты плюс на тебе висит тяжелый парашют, болтающийся под ногами. Он, кстати, требовал к себе особого внимания: лямки могли задеть за многочисленные рычаги и выключатели, расположенные в кабине. Одно неосторожное движение – и парашют самооткрывался. Вот почему некоторые предпочитали оставаться лежа до подхода к следующему объекту разведки.