«Я помню вас не только как прекрасного авиаспециалиста. А еще как неутомимого активиста на всех поприщах общественной работы: агитационной, пропагандистской, культурно-массовой. Немало сил было отдано организации досуга нашего воинского коллектива. Помню, как вы овладевали новым инструментом – аккордеоном и, если не ошибаюсь, нотной грамотой. Как готовились к концертам, мучили репетициями Григорьева – нашего замечательного лирического тенора. Где сейчас этот способный талантливый человек? Имени его я не помню».
«Где?» Мне тоже очень хотелось это знать. Наконец, я получил от Константина Григорьева короткое письмо. Крупным детским почерком он объяснял свое молчание:
«Ты знаешь, много времени прошло с тех пор, как я был в командировке в Москве. На Арбате, на книжной полке увидел силуэт дорогой "пешки", портрет автора книги. Меня как обожгло. Прижало сердечко. В гостинице листаю книгу. В ней фото милых фронтовых товарищей. Не отрываясь, стал читать. Ты и меня вспомнил, как мы пели твои песни: "Никто не поднимется раньше меня на работу". И про жеребят, помнишь: "Скоро-скоро еще молодым оседлают и вас, как меня". А потом заканчивали развеселой народной – "Коробейниками".
Володя, ты своей книжкой разбередил мне душу. И я долго не мог заставить себя сесть за письмо. Не знаю почему. Возьму ручку и начинаю вспоминать родненьких погибших на войне ребят. Не вернувшихся, разбившихся на моих глазах. Сколько лет прошло! А помнишь,
как мы и полковой поэт Андрей Сакеллари репетировали твои песни, спорили по пустякам, как устроили концерт в польском городке Крынки, да еще где! – в местной синагоге. Мы с тобой одного 1922 года рождения. Годков много пролетело. Считай, почти вся жизнь».
Костя коротко рассказал о себе. До войны учился в Казанском экономическом институте. Окончил один курс. После демобилизации снова учился на экономиста. Сразу по возвращении женился. Жена татарка Зайнаб ждала его все годы войны. Двое сыновей. Оба – инженеры. Есть внуки. Работает старшим экономистом на крупном заводе, в «почтовом ящике». К фронтовым наградам прибавилось еще два гражданских ордена. В студенческие годы подрабатывал – пел в джазе, и сейчас любит петь романсы, любимый – «Я встретил вас.». Увлекается автомобилем. Имел «Победу», теперь водит «Волгу-21». В поездках на автомашине провел семнадцать отпусков. Однажды совершил отпускной вояж от Пензы через Москву до Кенигсберга, как он написал, «по военному маршруту нашей 4-й эскадрильи».
Я был несказанно рад письму и попросил Костю написать «мемуары» и прислать текст моей песни «Никто не поднимется», который у меня не сохранился. А вот слова моей «Песни авиационного механика»:
Никто не поднимется раньше меня на работу.
Никто не расслышит моторов натруженный рев.
Я рад от того, что всегда к боевому полету
И ночью, и днем мой воздушный разведчик готов.
Еще не успел я назвать никого дорогою.
Мне некогда было на фронте мечтать и любить.
Мне спать приходилось в обнимку с окопной землею
Чтоб только наутро усталым и сонным не быть.
Механик-трудяга, на двигатель вечный похожий.
Но труд его тяжкий и скромный не всякий поймет.
Мне всех орденов и блестящих медалей дороже,
Когда в благодарность мой летчик мне руку пожмет.
Мне счастье и горе досталось всего понемногу.
И только завидую летчику я иногда.
Рожденные ползать до неба подняться не смогут.
Мне радость пилота, увы, не познать никогда.
– Здорово! – восхищался Андрей Сакеллари и, как обычно, любивший критиковать, подтрунивать, заметил: – Название никуда не годится! По-философски, узкое, рассчитанное на ограниченный круг человечества. Песня затрагивает и мою душу. Я тоже трудяга. Тоже вкалываю от зари до зари.
– Ну, ты и придира, Андрей! – вмешался Костя. – Уж если по-честному, то раньше всех поднимался на работу Васька-таксист.
Был у нас такой шофер эскадрильской полуторки. Он развозил грузы и людей от гарнизонных складов и казарм на аэродромные стоянки. Старше нас, всегда с прибаутками и, казалось, «под газом».
Костя продолжал:
– Вы, авиамеханики, еще дрыхли, а мы с Василием уже скатали на аккумуляторную станцию, где подзаряжались аккумуляторы с ваших «пешек» и мчались на аэродром. Потом Василий приезжал за вами.
Действительно, когда рано утром мы подъезжали к своим самолетам, там уже копошились – под брюхом и в кабине «пешки» – наши товарищи: электрики вроде Кости Григорьева, приборист Паша Александров, оружейник Ленченко. Я с механиком и мотористом готовили один наш самолет. А они сразу несколько, иногда все эскадрильские машины. Тяжело было электрикам втаскивать в чрево «пешки» длиннющий, из 12 банок аккумулятор, вдвое больше и тяжелее, чем аккумулятор грузового автомобиля.