…Костя стал торопиться в дорогу, но я настоял пойти в санаторский корпус, в мой номер, где хранился баян. Отпускать Костю, не услышав его лирического голоса, я не мог. Правда, спевки, как в молодости, не получилось. На баяне я не играл лет десять. А Костя тоже запамятовал отдельные слова песен. В общем, комнату оглашал смех, крики, возгласы. «Давай проигрыш», «Стоп, не та тональность!» Словом, репетировали. Зайнаб смеялась и сказала:
– Смотрю я на вас. Ну, как мальчишки. Вздорите. Обнимаетесь. Представляю вас молодыми, юнцами. Как хорошо, что вы не потеряли этого мальчишества.
Костя обещал написать про свою 4-ю «эскадру», о которой я в «Воздушных разведчиках» даже не упомянул. Прислал четыре пространных письма, каждое с интервалом в несколько месяцев. Он просил простить «за некоторый сумбур» в хронологии.
– Ты, наверное, знаешь, в Монино после войны открыли музей авиации. Я посетил его с экскурсией. Честно говоря, ехал туда с замиранием сердца. Как-никак, ожидал встречи с юностью. Не вышло. Увидел там одну, всего одну «пешку». Подошел к ней, погладил и задумался. Выглядела она сироткой, одной из многих тысяч, что были изготовлены и воевали, а потом были переплавлены. Так, наверное, и человек, пережив своих сверстников, остается одиноким.
В авиации бывают чудеса, писал Костя. В ходе освобождения Ленинграда один наш экипаж полетел на разведку линии Маннергейма, на Выборг. Разведчики не вернулись. Спустя месяц вдруг на аэродроме появился стрелок-радист пропавшего экипажа по фамилии Гришин. Мы обступили его. Возгласы удивления, расспросы. И вот что он нам поведал. Погода в день полета была сносной. Летчик вел «пешку» под нижней кромкой облаков. И вдруг Гришин увидел, что параллельным курсом летят «мессеры». Фашисты заметили краснозвездный бомбардировщик и открыли огонь. «Пешка» потеряла управление. Стрелок-радист очнулся в воздухе. Свистело в ушах. Дернул кольцо, и парашют раскрылся. Его тряхнуло и с ног ветром сдуло унты. Он приземлился в полесье. Без еды, одежды, без спичек он пробирался по болотам из-под Выборга 20 дней. Последние двое суток, вконец обессилев, он полз на восток, к линии фронта. На его счастье, Красная Армия начала наступление, его подобрали наши пехотинцы. Он остался жив. Один раз я встретился с ним в Казани. Он был единственным человеком, вернувшимся в эскадрилью после жестокого воздушного боя.
И ТОКАРЬ, И ПОЭТ
С Андреем Сакеллари нас подружила любовь к поэзии. В польском городке Крынки мы поселились вместе в бедной хате белорусской крестьянки. И усталые после тяжелого технарского дня, умудрялись до полуночи читать друг другу новые стихи, бесконечно спорить об их достоинствах и недостатках. Андрей был родом из Подмосковья. Служил рядовым в ПАРМе (полевых авиаремонтных мастерских). Токарь-умелец, год обучался в Литературном институте столицы. Он был старше нас, 1913 года рождения. Росточка был небольшого. Зато энергией и задором нас превосходил. Говорил, что в жилах его течет греческая кровь, подтверждение тому фамилия. Хотя по виду был чистый россиянин. Жаловался на солдатскую норму харчей и обмотки с башмаками. В них зимой замерзал. А работал порой сутками на допотопном станке, установленном в кузове грузовика «ЗИС».
Моя «Песня авиационного механика» вызвала у него философские рассуждения.
– Как загадочно устроен мир, – начал Андрей очередной разговор. – Одних судьба возносит к облакам, к славе, блестящим орденам и медалям. Труд других, большинства человечества – «тяжкий и скромный», как поется в твоей песне про механика. Но в блеске геройских орденов летчиков есть отблеск и моего труда. Кто, как не пармовцы, латали дырки от пробоин в самолете? Кто сваривал треснувшую моторную раму? Мы – токари и сварщики.
Андрей поведал мне историю – единственный, по его мнению, трудовой подвиг пармовцев на фронте. Дело было на смоленском аэродроме, зимой. К пармовскому «ЗИСу» пришел техник украинец Симерий и загадочно попросил у Андрея одеться и пойти с ним к самолету. Симерий приказал механикам раскапотить мотор и указал Андрею на блок цилиндров. «Бачишь?» – спросил он токаря. Андрей поднялся по стремянке к блоку и увидел в нем пробоину от вражеского снаряда. «Сможешь сдобрить?» – спросил техник. Андрей покачал головой, но сказал, что попробует. Сварочные работы не годятся: блок изготовлен из особого металла. Остается одна возможность – наложить на пробоину фасонную заплату из стального листа. Выгнуть ее под конфигурацию блока, вырезать свинцовую прокладку. Просверлить и нарезать резьбу для шести отверстий. Наконец, крепко затянуть болтами.