– Ме-ня, – всхлипывает она. – Вырвало.
– Бедная, – спешу к ней. Присаживаюсь на кровать и прижимаю к себе.
– Мама сказала, это из-за вас.
Начинает всхлипывать еще сильнее, пряча лицо у меня на груди. Тошнотворный запах и правда чувствуется, наверное, одежда пропиталась. Но мне все равно. Состояние ребенка важнее.
– Почему? – недоумеваю я.
– Потому что пельмени слишком жирные…
Ответить мне нечего. Люба вполне может быть права, а я просто не подумала об этом. Для ребенка такая еда не самая полезная. А для голодающего тем более. Но, с другой стороны, Катя могла просто переесть или перенервничать. Нужно обязательно разобраться и показать ребенка врачу.
– Она мне больше не разрешит с вами дружить…
– Все будет хорошо, – монотонно покачиваю ее и глажу по спине, чтобы успокоить. – Мы что-нибудь придумаем.
Катя вскоре засыпает. Аккуратно укладываю ее на кровать, накрываю одеялом и бесшумно выхожу из комнаты. Прикрываю дверь и иду на поиски брата.
– Ты что творишь? У тебя же ребенок! – из-за приоткрытой двери ванной слышится сердитый голос Кирилла. Замираю, не решаясь войти или пройти мимо.
– Да зачем она мне нужна? Мне ее даже кормить нечем! – возмущается Люба, а у меня внутри все обрывается. Прикрываю рот ладонью, чтобы не выдать себя и часто дышу носом.
– А бухать есть на что? – Кирилл безжалостно добивает. И я на его стороне. Как можно так обращаться с собственным ребенком?
– Отстань ты от меня.
– Кто отец девочки?
– Не твое дело.
– В глаза мне смотри, – вижу, как он встряхивает ее за плечи, словно тряпичную куклу. – Кто отец девочки?
– Морозов, – выдыхает Люба.
– Виктор?
– Да.
– Он знает? – Кирилл наконец выпускает ее из своей хватки и позволяет сползти на пол.
– Знает, – горько хмыкает она. – Выбросил меня на улицу пузатую и забыл, как звать.
– Теперь ты понимаешь, что девочку нельзя там оставлять? – начинаю нервно расхаживать по своей кухне. Случившее сильно взбудоражило меня. Спать сегодня не буду точно. Просто не смогу уснуть, зная, что творится в соседней квартире.
– Нет, не понимаю. – Брат отрицательно качает головой и хмурится.
– Кирилл! Ты видишь, ей там плохо? – пытаюсь достучаться до него. По мне так все очевидно. – Мы должны ее забрать!
– Куда? Зачем? На каком основании?
– Не знаю. Просто забрать, и все, – поджимаю губы и упрямо складываю руки на груди. Неужели он не понимает, что может случиться непоправимое, если мы не вмешаемся? Так же нельзя.
– Жень, успокойся. Это противозаконно, – спокойно возражает Кирилл и утыкается в телефон, словно все это его вообще не касается. Хочется выдернуть гаджет из его рук и выкинуть в окно, но сдерживаю свой порыв.
– Я не могу! – От переизбытка эмоций всплескиваю руками. – Меня коробит от такого отношения к ребенку!
– Если хочешь помочь, – давит исподлобья напряженным взглядом, – самое верное – позвонить в полицию и пусть разбираются. Ну или в опеку на крайняк.
– Нет. Так нельзя, – качаю головой, не желая соглашаться с ним. – А если ее заберут в детский дом? Думаешь, ей там будет лучше?
– Это уже не наше дело.
– Какой же ты жестокий! – выпаливаю в сердцах и закусываю губу, чтобы не расплакаться от обиды.
Не могу принять его позицию. Умом понимаю, что, вероятно, она правильная, но все во мне протестует. Я не такая циничная, мне жалко эту девочку, и очень хочется сделать что-то для нее.
– Реалист всего лишь, – хмыкает Кирилл, откладывает телефон в сторону и впивается в меня строгим взглядом. – Даже если бы была возможность забрать ребенка, тебе зачем эта обуза? Тебе двадцать лет всего!
– Ну и что?
– Я категорически против, чтобы ты лезла в это дело, – авторитетно ставит жирную точку в нашем споре, а меня рвет на части от его решения. Не узнаю брата. Он никогда не был жестоким, а сейчас его словно подменили.
– Почему?
– Потому что нехорошо молодой девчонке воевать с местным сбродом, – устало трет лицо ладонями. – С Любой я поговорил, доступно объяснил последствия такого поведения. Очень надеюсь, она меня услышала.
– А если нет? – Голос срывается, а к горлу подкатывает горький ком. Он ведь знает, что я не отступлю. Почему не желает помогать? Хотя в чем помогать, я и сама не понимаю. Кирилл был единственной надеждой на разрешение этой ситуации.
– Значит, пусть опека разбирается. Повторяю еще раз – это не наше дело.